Выбрать главу

Широкое обсуждение отмены президентских выборов 8 ноября в США по причине чрезвычайных обстоятельств "непреодолимой силы" может оказаться "самонаводящимся прогнозом", поскольку шансы Хиллари Клинтон получить большинство голосов избирателей и выборщиков становятся всё призрачнее, а допускать Дональда Трампа в Овальный кабинет Белого дома на правах его хозяина — самоубийство для "империи доллара", утверждают наши информаторы в Цюрихе…

Путин, введи Грозного в Кремль!

Путин, введи Грозного в Кремль!

Денис Тукмаков

пока правитель занят мировой войной, в России дерутся памятники

Они бьются друг с другом, с людьми, с историческим ходом вещей. Идут в атаку на неприятеля — сплошь в величественных позах, с огнем в слепых глазах. Стоически отбиваются от человеков внизу, норовящих своротить им нос кувалдой. Мечтают заглянуть к обидчикам в гости, прогромыхав по проспекту. Все так же, не меняясь в лице, надевают черный балахон и отправляются в вечную ссылку. Проживают крохотные жизни, годные разве что для мышей или цикад, — один с неделю, другой полгода. А когда на этой бойне вдруг случается передышка, памятники, не разжимая окаменевших уст, ведут одинокие беседы с облаками и птицами — жаль, что ни те, ни другие не умеют понимать истуканов.

В последние дни в стране приключились аж три истории, главными героями которых оказались памятники. Первая из них — про доску Маннергейма, повешенную в городе, в котором, одержи победу маршал, не осталось бы ни здания, ни целехонькой площади, чтобы вместить монумент победителю. Вторая — про конную статую Ивана Грозного в Орле, в которой прекрасно все, кроме ее провинциальной камерности и случайности места — как если бы собор Василия Блаженного был возведен из раскрашенных досок посреди тверских болот. Третья — про бюст Сталина в, почему-то, Сургуте, установленный "общественниками" словно нарочно ради последующих осквернений — то есть ради судьбы, которую счастливо избегает надгробный бюст на Красной площади.

А еще есть "ночной" монумент Владимиру Красному Солнышку на Боровицком холме, вызывающий среди либералов такие приступы ярости, что не худо бы князю доделать дело и покрестить их. А еще имеется Дзержинский, который курит в нетерпении в парке забытых вождей, ожидая возвращения на место. А еще жив Ельцин — пока его монумент красуется в центре Екатеринбурга, это кладет конец вообще всем аргументациям: как либеральным инвективам против статуи "палача" Грозного, так и патриотическим чаяниям о реабилитации Сталина.

Кажется, мы потерялись среди этого сонма изваяний. Памятники на набережных, памятники в переулках, и в каждом сквере, и у церковной ограды, к каждой сотне старых — по десятку новых: ходи учтиво, задрав голову, да читай таблички. Иной раз мнится, будто тяжеленные глыбы, одна массивнее другой, понадобились затем лишь, чтобы удержать страну на "ветру истории" — не улететь бы ей прочь подобно вороху старых газет. Впрочем, их меняют так часто, эти глыбы, что дело похоже на забаву: как если бы, играя с судьбой, Россия все кидала да кидала камни среди своих скверов и оград — и вновь подбирала их проворной рукой после неудачного броска.

И все это — и Грозный, и Сталин, и даже Маннергейм — выглядит слишком спонтанно и местечково, как самодеятельность в любительской лиге. Так разные фонды клепают собственные "ордена" и вешают их друг дружке на шею — при полнейшем верховном молчании.

Эта царственная немота, с разведенными руками Дмитрия Пескова, с его недоуменным взглядом, одинаково звучит и когда Сталина ставят, и когда Сталина сносят. В молчании того, кто воплощает собой волю "восьмидесяти шести процентов", одни угадывают скрытую отмашку: "Началось!", иные же — всеядность, когда хоть Грозный, хоть Маннергейм — все едино. Кому-то и вовсе чудится, что безмолвие Кремля сравни уже безмолвию бронзы — когда место в энциклопедии обеспечено, а на кону стоит выживание нации в ядерном апокалипсисе, не особо различаешь, со шпорами ли очередной Командор или без. Камень и камень, а вот, поглядите лучше — живые лошадки кушают на заре, вот где чудо-то Господне…

Выкроенное для лошадок время — это и правда чудесно, но в случае с Грозным и Сталиным самоустраненность государства порождает грызню и стычки. Общество немедленно распадается на осколки — патриотов и либералов, красных и белых, западников и славянофилов, "романовых" и "рюриковичей", нестяжателей и иосифлян… Тишина сменяется какофонией брани: все опять ополчаются против всех.