Однако, Святая Русь опознается не по историческому апогею, но по апогею метафизическому. Святая Русь опознается как совершенная полнота народа в его избранных, в его святых. В несвятых, в грешных Святая Русь тоже опознается как некий отблеск, некая неполнота и недостаточность. Но при этом в личном пути человека Святая Русь проявляет себя как способность опомниться. Даже в падении, забывая Христа, святорусский человек не отрекается от Него, не способен волею придать Его, а, следовательно, сохраняет возможность опамятоваться и восстать через покаяние.
Настоящий православный традиционализм подразумевает, что православие не является одной из "традиционных конфессий" (взгляд извне), но есть дар правого прославления Бога, прославления Правды, дар самой Славы Божией, которую получает Христова Церковь. Разных "слав" на земле много, но не может быть двух правых "слав". Конфессии, вопреки расхожему взгляду, не служат формами для различных видов богопознания. Они "служат" разными формами незнания Бога. В самом лучшем случае они служат разными формами "нищеты духовной", разными формами открытости для Бога.
В том смысле, в каком православие является "конфессией" (то есть внешне-юридически), оно не может быть названо православием в его настоящем исконном значении. Юридические организации не определяют места Славы Божией, и границы православия не проходят там, где проходят юридические границы Церкви. Скорее следует вести речь о линии фронта в духовной войне, чем о сосуществовании субъектов права. По природе духовная вера выше права и не может быть измерена правовым мерилом.
Именно с традиционалистским пониманием Церкви связано и восприятие исторической России как единой духовно-политической традиции, как неотделимости "правой славы" от государственного, царственного служения. Православие — не конфессия, а духовно-царственный путь, который в лучшем случае выражается в создании царства всей земли, а в худшем — в хранении наследия этого царства, наследия славы. Между Святой Русью как особой разновидностью церковной жизни и вселенской полнотой Православия не только нет никакого противоречия, но есть совершенная гармония. Полнота Православия предполагает свою царственную разновидность как свой пафос в истории, пафос, без которого она исторически ущербна — находится не в апогее, а либо на пути к нему, либо уже на пути "вниз", на пути утраты наследия славы.
В этом смысле вселенскость, соборность и полнота — это те качества Священной Традиции, которые она сообщает миру, сообщает цивилизации в виде отблесков, подобий, призывов. Полнота в Священной Традиции — это не постоянное состояние цивилизации, а ее кульминация, ее апогей, внеисторическая цель динамического становления духа. Консерватизм потому и должен быть динамическим, что в нем совмещается подвиг (центростремительное движение, движение внутрь и вверх) и состояние (соприкосновение с Богом, предстояние перед Ним). По кульминациям, критическим точкам пути все и будет оценено на последнем суде — это и есть те "плоды", по которым все узнается.
Когда я говорю, что Россия есть историческое дело Православия, я подразумеваю, что оно имеет в себе два этих аспекта: дело как подвиг (динамическое измерение) и дело как состояние (полнота Священной Традиции, в свете которой все обретает свой подлинный смысл). В аскетике этому двойственному складу цивилизации соответствует принцип "сочетания ума с сердцем". Нельзя нам в нашей жизни не искать, но должно "иметь покой в самом искании", говорил святитель Феофан Затворник. Преподобный Силуан Афонский, к которому я уже обращался, тоже оставил нечто вроде краткого определения динамического консерватизма: "Душа ходит по земле и работает руками, но ум прилепился к Богу".
Да, хранить постоянное обращение к Богу, постоянно жить умом в сердце, а сердцем в Боге — чрезвычайно трудное дело. Такого состояния на земле достигают святые. А православные христиане, зная либо не зная об этой тайне, лежащей в основе нашей духовной цивилизации, хранят в себе подобие такого состояния. Но даже его подобие делает нас "неотмирными фронтовиками" на войне с миром сим, а нашу цивилизацию делает царством миродержавия.
Одна из заветных тайн Святой Руси — в том, что историческая Россия есть плод духовного делания русских святых. Вот в чем скрытая изнанка того особого чувства России, которое есть в душе каждого настоящего православного человека. Духовный подвиг, духовное делание отшельника, столпника, затворника, молитва и созерцание парадоксальным образом возвращаются в мир, только не в "мир сей" как таковой, а в ту часть мира, которая "не от мира сего". "Мир стоит молитвой" — молитва подвижника превращается по милости Божией в созидание духовной опоры для "христианского мира". Наиболее выпукло это служение святых, небезразличие их к миру, проявляются в подвиге юродства о Христе.