ще не сокрушен; но ты стоишь, плешивый идол строптивых душ и слабых жен! Так кажется…
КОВРОВ. Стихи Языкова — форма признания, Чаадаев высоко ценил их: "Прекрасные стихи! Они показывали мне, как ярко пылает в авторе любовь к отечеству"; он не шутил. В других стихах ("Дай руку мне!"), обращенных к Константину Аксакову, Языков укоряет того:
Но ту же руку
Ты дружелюбно подаешь
Тому, кто гордую науку
И торжествующую ложь
Глубокомысленно становит
Превыше истины святой".
В "Счастливой Москве" механик Сарториус, отцовская фамилия которого Жуйборода, произносит тост в районном клубе комсомола за всех погибших измученных отцов, и музыканты играют старую песнь на стихи Языкова ("там за валом непогоды есть блаженная страна"). Перед смертью Языков спрашивал у своих друзей славянофилов "веруют ли они в Воскресение мертвых". Федоров пишет ("Что такое Россия"): вопрос казался им грубым, мужицким и из дружбы к Языкову они ("все эти Хомяковы, Аксаковы и проч.") поправили его в Оригеновом вкусе: "верят ли они в Воскресение душ" ("осужденном на пятом вселенском соборе"). Вот это словоблудие, считает Федоров, появилось в России во времена Екатерины II. К этой новой породе людей принадлежат и западники, и славянофилы, "между которыми нет даже различия". В "Чевенгуре" отец говорит сыну: решающие жизнь истины существуют тайно в заброшенных книгах несчитаемых и забытых сочинителей. Книжка Федорова вышла в г.Верном в 1906 г. тиражом 480 экземпляров.
Когда началась борьба с "космополитами", журнал "Коммунист" долбал Чаадаева, он был у нас главным космополитом. Платонов отреагировал ("Ученик лицея"):
"Варсонофьев. Ах, Франция! Я там буду!
Чаадаев. Ничего там существенного нету.
Варсонофьев. Как ничего нету? А где же тогда что-нибудь?
Чаадаев. Нигде... Лишь у нас на Руси есть нечто существенное, и я за честь считаю быть ее сыном."
А теперь уже совершенно не важно, что пишет журнал "Коммунист", академик Аверинцев, что скажут братья Ерофеевы, Бром Исаевич с Хиной Марковной, все нобелевские лауреаты и всея президенты, вместе взятые, потому что есть начальство, в ХХ веке Платонов сменил Толстого на этом посту. Хотя и был мало похож на Правителя и Учителя. В людях, а также в козах, собаках и курах, в траве и во мху он видел нечто важное и таинственное, чего нет в нем самом.
ТИТ. Может быть, поэтому в год столетия Платонова в "толстых" литературных журналах: "Новом мире", "Знамени", "Октябре", "Нашем современнике", "Москве", "Дружбе народов", "Звезде" в течение всего года была опубликована только одна статья о Платонове — в августовском номере "Нашего современника"?
КОВРОВ. Это нормально, Чехова даже в Союз писателей не приняли.
ТИТ. Кого же туда приняли?
КОВРОВ. Короленко убедил Чехова, что не состоять в Союзе — неприлично, что это одна формальность: нужно заявление в Союз, и через две недели вы будете избраны. Чехов послал официальное заявление, но ответа не получил, Комитет (по-нынешнему секретариат, решение которого впоследствии утверждалось общим собранием) был против. В архиве Союза писателей отсутствуют только те протоколы Комитета и общего собрания, на которых обсуждалась его кандидатура. Тогда членами Союза стали известные литераторы Каразин, Лесман, Юдницкий, всего тринадцать человек. В дневнике Суворина указана следующая причина: члены Союза считали, что Чехов описывает своих героев не в том виде, как следует. Из-за мировоззрения и не приняли. Особенно всех возмущали "Мужики": никто из крестьян не употребил ни одного сочного русского слова; да и вороны, кричащие Волге: "голая", в "Попрыгунье",— вряд ли находка. На этом фоне решение Литературного института организовать пункт обмена валюты в квартире Платонова вполне традиционно для литераторов. Сейчас в комнате, где жил и умер Платонов — уголок отдыха, там уставшие сторожа валюты пьют чай. 23 февраля 1937 г., в день открытия Пленума Союза писателей, посвященного столетию со дня смерти Пушкина, Платонов отправляется из Ленинграда в Москву, повторяя путь Радищева. Шушары, Ям-Ижоры. Ушаки, Тосно, Любань, Чудово ("Народ весь мой бедный и родной. Почему, чем беднее, тем добрее?"), поворот на Новгород: Остров, Спасская Полисть ("Народ — святой и чистый — почти сплошь"), Любино Поле, Бронница ("Явился человек в валенках из кислой шерсти и спросил меня: "Ты не тот ли святой?" Я ему: "Нет". Он: "А похож... Дай мне рублик на хлеб"), Липовая гора, деревня Всячина ("великие леса, освещенные солнцем, великая страна наша добрая"), Крестцы, Валдай, Хотилово, Вышний Волочек, Дворики, Торжок, Думново, Тверь, Городня ("печь была холодная, и мои чулки хозяйка спрятала сушиться себе под подушку"), Клин, Черная грязь ("есть отвыкли ее в 1921 году, да так и не привыкли").