Вместе с тем, неподготовленный зритель постоянно задаётся вопросом: "Какое отношение имеют "Виды Пестума" к Дворцам труда и Пантеонам партизанской славы?" Многие посетители вообще полагают, что это две разные выставки. Связующей нитью служит высказывание самого Пиранези: "Я всё время должен изобретать нечто грандиозное. Если бы мне заказали проект новой Вселенной, у меня, верно, хватило бы безумия согласиться". В "Воображаемых темницах" — сны о нездешних дворцах, чьё предназначение пока смутно и бессмысленно. В Галантном веке — будь он хоть трижды веком Просвещения — такое не прошло бы. XVIII век тесен, как тугой корсет прекрасной Антуанетты. Прошли столетия — наступило чарующее, страшное завтра. Новая вселенная востребовала проект. Пиранези умер — да здравствует Пиранези!
1920-1940-е годы — особый разговор. Это касается всего — наук, искусств, общественных устройств и человеческих дерзаний. Потребность в беспрецедентных градостроительных теориях явилась продолжением социальных перемен. В "Метрополисе" (1927) Фрица Ланга воплотились многие из фантазий синьора Пиранези — взметнувшийся город-монстр, шик и роскошь, страх и величие. Стадион, где соревнуются белокурые боги из "Клуба сыновей" до мельчайших подробностей напоминает грядущие советские проекты — как реализованные, так и оставшиеся на бумаге. "Это было огромное сооружение из стекла, стали, тёмно-красного камня и мрамора. В нём помещалось пятьсот зал и комнат. Главный фасад с двумя широкими мраморными лестницами вырастал из моря… Лестницы поднимались до открытой террасы, — с неё два глубоких входа, укреплённых квадратными колоннами, вели внутрь дома. Весь каменный фасад, слегка наклонённый, как на египетских постройках, скупо украшенный, с высокими, узкими окнами и плоской крышей, казался суровым и мрачным… Двое бронзовых ворот вели внутрь острова", — а это уже дворец-химера из "Гиперболоида инженера Гарина". Тяжеловесная эклектика и тщетные мечты о сверхчеловеке. Всё это XX век. Первая его треть.
По сути, единственной страной, где "проекты новой Вселенной" могли бы иметь осмысленный итог, была Красная Империя. Могли бы. Но не сложились. "Два прошлых" — как в том самом стихотворении Бродского. Отсюда — идея экспозиции. Пиранези и — Мельников, Леонидов, Голосов, Буров… На выставку отобраны исключительно нереализованные, неслучившиеся шедевры. Бесконечный ряд пугающих и прекрасных чертогов. Не то храм, не то — машина. Зиккураты и палаццо. Большинство этих вещей — вне стиля и даже вне здравого смысла. Здравость тут неуместна и даже враждебна. Это или послереволюционные поиски ещё до наступления эры конструктивизма или проекты 1930-х — начала 1940-х, не уместившиеся в прокрустово ложе неоклассики. Вот, например, "дорический" крематорий Ильи Голосова (1919) — страшноватое детище тех времён, когда идея кремации обсуждалась в прессе и на всевозможных диспутах. Каким быть передовому социалистическому крематорию? Никакого чёрного юмора — только прямолинейная передовица. К этой же неспокойной эпохе относится и "Дом цехов" Ноя Троцкого (1920) — нагромождение элементов храмовой архитектуры, объединённых антирелигиозным содержанием. Пиранези упал бы в обморок!
Основной упор сделан на проекты, созданные в эру постконструктивизма, после 1934 года — именно тогда возникли исполинские, неудобоваримые концепции, вроде уже упоминавшегося Наркомтяжпрома. Главная идея — мегаломания, и уже неважно, кто автор — Константин Мельников или Иван Леонидов (надо отметить, что замыслы братьев Весниных, Ивана Фомина, Даниила Фридмана не менее колоссальны). Дворец тяжпрома должен был стать городской доминантой. Мельниковское здание — некий упорядоченный хаос, в котором соединена машинная эстетика рационализма с псевдоклассическими включениями. Вся эта громадина, увенчанная статуями обнажённых титанов, буквально довлеет над Кремлём и Красной площадью. Задумка Ивана Леонидова намного более изящна, что, впрочем, не спасает от обвинений в утопизме: стройная композиция из трёх различных по высоте и силуэту стеклянных башен, объединённых в зоне первых этажей стилобатом и трибунами. Современный архитектор и автор книг Дмитрий Хмельницкий в своё время хлёстко прошёлся по тем проектам, точнее — грёзам. Хотя в его интерпретации сие не грёзы, а тотальный террор: "Постконструктивизм возник от ужаса, игрой тут и не пахло. Термин обманывает. Рецидивы конструктивистской стилистики в "постконструктивизме" — симптом неуверенности, а не традиций… Эта архитектура действительно представляет интерес, как результат патологического архитектурного мышления. Европейские аналогии тут бесполезны — их нет". Почему же — нет? Аналог — Пиранези. Большинство работ Якова Чернихова — все эти чертоги коммунизма и мрачно-пафосные города — лучшее тому подтверждение.