В "Реформаторе" смерть предполагается "заказать" целой стране, вернее тому, что от нее осталось в результате десятилетий сознательных реформаторских вивисекций.
Эта страна — Россия…
Сегодня никто, как Козлов, так глубоко не проник в психологию современного "реформаторства", не осененного ни искренней верой, ни любовью, не опирающегося на исторические традиции, презирающего свой народ, жалких "пластилиновых уродцев", которых можно лепить по любой прихоти или сминать в бесформенное ничто… "В часе восьмом, — продолжил Савва, — искусство утрачивает всемирную отзывчивость, боль и сострадание, уходит в электронные, виртуальные технологии, встает на путь предельного упрощения, я бы сказал, скотинизации человеческих эмоций. Живую жизнь, искреннюю ноту приходится выковыривать из этого искусства, как... из руды золотые крупинки. Одним словом, как из дерьма. Смысл искусства — изображение художественными средствами пусть иногда обманной, но истины, пророчащей о самой себе. То есть самой же и отвечающей на вопрос — обманная она или нет. Но сейчас пророчества не имеют смысла, поскольку истина, в принципе, никого не интересует, как отсутствующая — примерно такая же, как Бог, — категория. Жизнь без истины, — убежденно произнес Савва, — собственно, и есть идеал свободы. Вот и получается, — понизил голос, — что свобода — это божество, не имеющее ни перед кем никаких обязательств, но в жертву которому приносится ... все".
"Ты хочешь сказать, что раз истина никого не интересует, то и искусство тоже никого не интересует?" — уточнил Никита.
"В лучшем случае интересуют технология, спецэффекты, с помощью которых сделан тот или иной клип, снята та или иная сцена, — ответил Савва. — Искусство превратилось в странный гибрид, внутри которого отнюдь не мирно сосуществуют живое и мертвое. Причем живое угасает, теряет силы, мертвое же бурно, уродливо развивается, используя в качестве строительного материала... фрагменты живого. Знаешь, почему у нас сейчас такое искусство? — спросил Савва и, не дожидаясь, пока Никита ответит, продолжил: — Потому что из него... как из накуренной комнаты, где сквернословит разная шпана, вышел Бог. Он вообще, — продолжил, подумав, Савва, — если где-то когда-то и обозначал свое присутствие, то только в произведениях искусства, высочайших, так сказать, творениях человеческого духа. Ну а если сейчас таковых не наблюдается... где Бог?"
Фрагмент из романа Юрия КОЗЛОВА “Реформатор”
Жизнь, вырванная "из-под ига Божьего Промысла", вот идеальная "строительная площадка" для демонов-реформаторов, "матерых профессионалов", которым владение мастерством, бесконечное совершенствование в приемах и методах перекраивания реальности "заменяет собственно бытие", точнее, сопутствующую бытию рефлексию. И вполне логично, что венцом реформаторских усилий в отсутствие Бога, "растертого в рыночную пыль", становится "Белковый цирк", где демонстрируется все "о человеке, для человека" — "из человека", или еще — "долгий, долгий поезд — Жизнь", куда, по замыслу, размещается умертвленное (особым способом, без гниения) человечество. Это ли не апофеоз истинного бессмертия в реформаторском понимании, торжество идеи порядка и материи, лишенной пресловутой души!
Главным героем романа "Реформатор" является, по сути, неканоническая "троица" — отец и два сына Русаковы, Никита и Савва, своеобразно воплощающие "коллективное бессознательное" российского народа, реализующее себя через власть, пространство и время, через сложный синтез извечных русских мифов о "социальной справедливости", "добром царе" и "сильной руке".
Повествование здесь выстраивается причудливой цепочкой захватывающих, отточенных по мысли диалогов, обретающих, временами, характер сатирического памфлета, насыщенных остроумными, емкими определениями и символами. Диалоги эти ведутся "внутри" "троицы" с полемическим перевесом "злого духа" — Саввы, как части болезненно-расщепленной души Никиты.