А вот во внутреннем социальном и властном плане главным последствием Смуты стало усиление самодержавно-крепостнического вектора, тех тенденций развития, которые оформились при Иване Грозном (опричнина) и Фёдоре Ивановиче/Борисе Годунове (предварительные шаги, ставшие необходимым, но ещё недостаточным условием закрепощения крестьян). В 1649 г. Соборное уложение зафиксировало победу обоих указанных векторов и завершение генезиса самодержавно-крепостнического строя в его исходном, "модельном" виде, далёком от кошмара петровщины и якобы "золотого" (но кошмарного для 90% населения) "века Екатерины".
В то же время восстановление самодержавия Ивана Грозного произвела династия, которая оказалась на престоле путём, который едва ли можно назвать легитимным. Эта династия не была укоренена в русской традиции так, как Рюриковичи, не имела такого исторического веса и значения, как Рюриковичи, — одна из древнейших династий Европы. Не случайно уже второй Романов начал ломать русскую религиозную традицию, а четвёртый ломанул через колено вообще всю русскую жизнь и — небывалый случай! — был назван народом Антихристом. Царь-антихрист на троне в православной стране — это ли не закономерный результат воцарения династии, исходно ориентировавшейся (в культурном и политическом плане) на Запад? И здесь мы подходим к вопросу об уроках Смуты.
Первое. Главный урок Смуты конца XVI — начала XVII в. прост: любое ослабление центральной власти в России, её олигархизация ведёт систему к краху, причём не только систему власти, но и социальную систему в целом. Смуты начинают социально нездоровые, ущербные элиты, как правило, не имеющие адекватного представления о собственной стране и мире, лишённые стратегического видения, плохо связанные с национальной традицией и ориентирующиеся на Запад, на чуждую России и русским культурную и политическую традицию. Чтобы избежать лиха, такие "элиты" нужно устранять превентивно.
Второе. Крах системы власти, а затем и социальной системы в России активно используют, в значительной степени подготавливают и в ещё большей степени направляют определённые круги на Западе — достаточно вспомнить слова М. Олбрайт о том, что США в лице Буша-старшего умело руководили процессом разрушения Советской империи. От смуты к смуте эта роль внешней силы растёт, достигнув апогея в третьей смуте и предшествовавших ей событиях 1970-х—1980-х годов, когда политические и интеллектуальные наднациональные структуры Запада начали активную обработку общественного сознания советского социума, прежде всего определённых сегментов правящего слоя и обслуживающей его части интеллигенции ("красненьких" и "зелёненьких" Эрнста Неизвестного).
Каждый раз речь шла об устранении в лице России конкурента и принципиально иного, чем Запад, культурно-исторического типа, иного, альтернативного Западу, особенно в капиталистической ипостаси последнего, способа освоения пространства и времени, иной религии — православия, по сути — иной цивилизации. Речь шла об уничтожении не самодержавия или коммунизма, — а именно России с характерным для неё типом власти и религии. Для хозяев Запада не имеет никакого значения тот факт, что православие, как католицизм и протестантизм, — христианская конфессия. И католицизм, и особенно протестантизм суть иудаизированные версии христианства, далеко отошедшие от ортодоксии (православия), в виде которой христианство и распространялось в течение нескольких веков, пока римский епископ по политическим, главным образом, причинам не отщепился от ортодоксального древа. Православие сохранило в себе намного больше от исходного христианства, чем западные ветви (хотя "окно уязвимости" в виде Ветхого Завета по отношению к иудаизму/талмудизму остаётся, да и последствия реформы Алексея—Никона дают о себе знать). И это сохранение не может не тревожить, если не бесить (в прямом и переносном смысле) "властелинов колец" католицизма и протестантизма. Я уже не говорю о том, насколько проникнуты масонством и даже сатанизмом эти якобы христианские конфессии, постоянно идущие на уступки иудаизму и исламу, но ни в коем случае не православию. Создаётся впечатление, что для католиков и протестантов православные — намного более чужие и чуждые, чем иудеи и мусульмане. История русских смут и роли в них представителей западных конфессий и их пятоколонных подельников подтверждает это впечатление, а потому все попытки православных сблизиться с католиками или протестантами, помимо принципиальной исторической неправильности таких шагов, объективно носят проигрышный для православия характер и работают на его врагов — и на врагов России. Смута и то, что произошло после неё, роль католиков и иезуитов, в частности, в подготовке реформы Алексея—Никона, которая, по сути, была мощнейшей "идеологической", идейно-духовной провокацией, свидетельствуют об этом со всей ясностью.