Алексей ШЕПТУНОВ. Всё-таки мы не играем фольклорную музыку в чистом виде. Приставка "нео", по-моему, идеально характеризует некое переосмысление, современный подход, эксперименты на этом поприще. Сегодня всё чаще употребляют такой термин как постфолк. И, может быть, мы к этому даже ближе. Потому что под неофолком обычно подразумевают европейские команды, выдающие мрачные истории под акустические гитары. С этим направлением мы не особо связаны, хотя слушать любим. Наверное, самое правильное — это фольклор XXI века, сделанный современными средствами.
К тому же мы экспериментальная группа, у нас не весь материал базируется на чистом фольклоре. Но этно-мотивы всё равно присутствуют, даже если мы делаем экспериментальные композиции, в которых нет слов, то есть они не основаны на конкретном записанном материале.
А то, что мы используем маски на сцене, — это изначально игровой элемент. Потом я уже понял, что маска — дополнительное удобство. У нас менялись вокалистки, но из-за масок слушатели этого не знали, и многие считали, что все альбомы записывала одна и та же вокалистка. И это очень хорошо: всё, что к музыке отношения не имеет — имена-фамилии, лица — уходит в сторону, а на первый план выходит музыка.
"ЗАВТРА". Нет противоречия, что с одной стороны вы обращаетесь к архаике, при этом используете высокотехнологичные материи, компьютеры?
Алексей ШЕПТУНОВ. На мой взгляд, противоречия нет, потому что фольклор — это всё-таки ценностное содержание, некие архетипы, то, что составляет душу народа. А электроника, костюмы, современный видео-арт — форма. В любом случае, в фольклоре форма всегда менялась. Кстати, очень многие фольклористы считают, что современный фольклор — тоже довольно интересное поле для исследования.
Раньше мы практиковали такой подход, когда на фольклорную песню подкладывается инструментальная гармония, которая ей не соответствует, но серьёзно расширяет её горизонты. Это очень интересно: песня остаётся той же, но появляются интересные созвучия.
Сам я закончил магистратуру по филологии с направлением в фольклористике и мифологии. В обычной жизни я, к сожалению, в основном занимаюсь другими вещами. Хотя бывает, что интересы и дела совпадают. Вот мы записали и издали диск Александры Кокориной "Песни Устьи. Традиционная лирика Устьянского района Архангельской области". Поучаствовал я в создании музея "В начале было Слово", посвящённого эпической традиции Кенозёрья.
"ЗАВТРА". Существует какая-то иерархия обращения к фольклору? Потому что в своё время бывали противопоставления, допустим, что есть "бабушкин фольклор", а есть Традиция с большой буквы. Или это иллюзорное противопоставление? А ещё на Севере, наверное, плотно сталкиваются языческий и христианский миры?
Алексей ШЕПТУНОВ. Всё это просто разные пласты, и всегда надо понимать, к чему ты обращаешься. Да, есть сценические песни, городские романсы и много чего ещё, а вот эпос сегодня абсолютно не бытует. К эпосу мы можем обращаться только по старым экспедиционным записям и публикациям.
Безусловно, фольклор всегда отражает менталитет и потребности человека. Проблема, что с изменением поведенческих и ценностных моделей исчезла потребность в эпосе. Эпос, былина напрямую связаны с промысловыми занятиями, когда у человека хватает свободного времени. Приходят люди в избушку на море и часами сеть перебирают. Не молчать же — вот эпос и поётся, и так действительно несколько часов. Но изменились занятия, образ жизни, трансформировалась и духовная культура. Очень жаль, что нынче не поют былин, но, видимо, это неизбежно.
Русское язычество же во многом придумано, но это даже не сегодня произошло. Ещё в XIX веке кабинетные учёные плодили сущности, из припевов брали слова и считалось, что поётся о каком-то божестве. Но концепты очень искусственные, подтверждения в фольклоре практически нет. Есть какие-то элементы, но культа, системы поклонения как такового мало. Хотя вплоть до сегодняшнего дня в Плисецком, Каргопольском районах области сохранились священные рощи, и люди их почитают. Пусть неосознанно, но всё равно считается, что там нельзя деревья рубить, грибы рвать, громко разговаривать, и вообще без дела туда ходить. Эти рощи в непосредственной близости от деревень находятся. Идут поля-поля-поля, а в центре вдруг массив — стоят очень плотно высокие деревья. Там же падают, никто их не выносит, образуется бурелом. Возможно, из-за того, что рощи могли быть посажены на месте кладбищ, которые стёрлись во времени, а деревья остались. Говорить об этом с полной уверенностью нельзя, не доказано. Но мне близка теория, что на могилке сажали ель, сосну, дерево росло, потом могилки исчезали, а массив деревьев оставался. И, соответственно, оставалось уважительное отношение к месту погребения. Почему "священная роща" люди уже не скажут, осмысление и культ отсутствуют, тем не менее определённые шаблоны поведения остались.