Знать — не поздно. Понимать — не поздно. Чтобы то, что будет завтра, отличалось большей человечностью. Чтобы на земле появились, наконец, её настоящие народные хозяева. А земля передаст с неизбежностью людям, полюбившим её, знание о себе. Вот потому всегда необходим родной вологодской земле и всей России писатель Василий Белов.
Теги события:
белов василий русская литература культура Вологда русское деревня крестьянство тимониха
Депутат из «чёрного списка»
Авторский блог Владимир Личутин 23:00 1 ноября 2017
Депутат из «чёрного списка»
феномен Альберта Буторина
Владимир Личутин
0
Оценить статью: 1
Господи, как стремительно летит время! Будто только вчера выступал на телевидении и открывал очи смущённой публике, уже готовой сбиться с пути и бежать за "демшизой" — так хотелось народу новин и перемен. На дворе ещё властвовал Горбачёв, этот меченый бес и подручник сатаны, но его уже подпихивал с властного трона психопат Ельцин, едва не отдавший концы в озере у дома творчества писателей в Переделкине, а тому поноравливал в тайных дьявольских затеях шулер Шеварнадзе, игравший меченой колодой, ловко выдёргивая нужную карту из накрахмаленного белоснежного манжета. Меня понесло в откровения, а когда сердце в горячке, то всякая осторожность и благоразумие куда-то пропадают — так хочется открыть наивному русскому народу спасительные истины; разговор шёл часа четыре, но моё выступление, "вечер в Останкино", так и не угодило тогда на экран: сначала запретил Горбачёв, а потом, даже в куцем, обгрызенном виде — Ельцин.
Наивные, мы, русские: постоянно витаем в небесах, не желая пристально взглянуть на своего соседа, с которым гоняли чаи, кляли в сокровенных беседах ничтожество властей, а он, затаившийся бесёнок, которому ты доверял, оказывается, уже давно запродал душу дьяволу и только выгадывал момент, когда можно открыться в истинном обличье. Этот разбойник виден издалека, он идёт на вас, размахивая топором, иль пьяно рычит, уподобляясь медведю; а коварный шептун и навадник-лицемер, что отирается возле власти, ничем не выдаст себя до "часа Х", выдерживая натуру, а когда явится в истинном образе и оседлает тебя — то уже поздно: руки повязаны и песенка твоя спета…
Странная была эта революция, больше похожая на перетягивание каната, когда с одной стороны — горстка наглого "крапивного семени", а с другой — девятнадцать миллионов коммунистов, повязанных партийным уставом. Передние (вожаки) оторвались от вязки, и прочие, потеряв равновесие, по "эффекту домино" повалились навзничь, давя друг друга, перекрывая воздух и всякую решимость к сопротивлению. А "крапивное семя" уселось сверху и давай подпускать яду.
В августе девяносто первого барыги-ростовщики, отменив ленинские лозунги "землю — крестьянам, фабрики — рабочим", лишь вернули себе власть, утерянную в октябре семнадцатого. Всё снова вернулось к ростовщикам: на трон уселся его величество "мамона", тот самый "золотой идол", которому в древние времена поклонились евреи. Но не верилось же простаку-человеку, очарованному обещаниями, что клюнул на "обманку", что его, простодушного, провели, оставили с носом; думал, наивный, что вот встанет поутру, а на дворе прежние времена "развитого социализма". До октября девяносто третьего, несмотря на все лишения и тягости, "демшиза" вызывала лишь горькую улыбку сожаления, что так напрасно тратится время, и изумление: "Во дают, прохиндеи-гайдарята, без мыла черти пролезли сквозь игольное ушко, да недолго им верёвочку вить. И на них станет управа". Вот-вот явится в мир Спаситель, спосыланный Богом, человек решительный (новый Данко с горящим сердцем), поведёт за собою — и райская жизнь, от которой так стремительно бежали, вернётся обратно. И потому Путина приняли за мессию, наделив его множеством самых благородных черт.
Но власть берут не для того, чтобы её возвращать. К новому дворцовому перевороту либералы готовились лет сорок, с тонким коварством и злоумышлением к русскому народу, и печально, что редко кто на Руси предвидел грядущую беду, уже стоявшую на пороге. Сначала подпазушный клещ неслышно вколол обезболивающего, заселился в несчастные мяса и стал припускать мертвящего яду, чтобы окоченели все суставы обезволенного великана. Так мировой ростовщик сладкими посулами и обманом увлёк Россию под нож и стал по живому резать на полти. Ведь похитили ясным днём чужое, а возвращать-то надо своё. И тут никаких рек крови не жалко, чтобы оставить награбленное за собою. Так получилось, что октябрь девяносто третьего года стал контрольным выстрелом ростовщика в голову жертвы. Невинная кровь повязала умышленников и стала крепительным цементом властолюбцев и всех, кто сбился под руку мамоны. И тут власть ростовщика и менялы явила свою подлинную натуру — ненасытную мстительность, злобность и душевную чёрствость, что определяет людей мелких, наглых и предельно самолюбивых, ставящих себя выше самого Христа, отрицающих совесть, совершенно лишнюю для лилипута, что пленил спящего Гулливера. И обнаружилось вразумление Христовых подвижников: де, придут в мир новые люди, и видом они будут вроде бы наши, но уже и не наши. Им надо было так выпугать несогласных с новыми порядками, стёкшихся под крышу депутатского дома со всех концов России, наказать с такой жесточью и глумом, с таким презрением к православной душе, чтобы та вздрогнула, попятилась, ужаснулась содеянного, сникла, рухнула повинно на колени, утратила всякое чувство к противлению. Это был религозный по смыслу антихристианский ритуал, напоминающий расстрел царской семьи в подвале Ипатьевского дома. Зловещая тень Ельцина, как крылья вампира, покрывала каждый раз смущённую, сбившуюся с дороги Россию, отбирала всякие надежды на исцеление и возрождение…. Увы, невидимые слёзы по невинным жертвам не выжгли незарастающих язв на окаменевшей душе президента. А страдать-то было по ком! Сколько святых светлых душ, провожаемых смрадом пожарища и пьяным глумом бесов, очумевших от зрелища, вознеслось в райские кущи! А либералы, закусывая коньячок севрюжиной с хреном, вопили в ухо своему вождю: "Раздави гадину!". Две недели упрямился Верховный Совет, надеясь на совесть президента и на законы, но богооставленный Ельцин закусил удила и пошёл вразнос, когда нет упрямцу уже никакого удержу. Кто не купился на обещания и будущие печатные пряники, не поддался уговорам — остались замерзать и голодовать в бетоне и камне в ожидании гибели. Филатов и Черномырдин занесли этих сопротивленцев в "чёрный список прокажённых".