Я работал уже в армейской газете "За Родину". Редакция располагалась в курортном городке Венгрии — Балатон-Фюрете. Однажды начальник издательства гвардии капитан Колыхалов, весьма проворный и сметливый мужик, привез из-за озера Балатон, от станции, с которой отправлялись на Родину первые партии демобилизованных, трех девушек, уже успевших сменить военную форму на гражданские платья. Перед тем, как отправиться домой, каждая из них вспомнила, что ехать ей, собственно, не к кому: у одной отец с матерью померли, у другой — погибли в оккупации, у третьей осталась одна сестра, и та живет где-то далеко в Сибири.
Колыхалов быстро оценил ситуацию и принялся уговаривать девчат, чтобы они остались на год-другой в армии уже в качестве вольнонаемных. Научим, мол, вас, будете в редакции наборщицами, а Галя-связистка будет принимать сводки Совинформбюро (они продолжали выходить). Подзаработаете, мол, деньжат, приоденетесь, принарядитесь как следует, а тогда уж и домой. Подмигнув, пообещал и женишка подыскать, в редакции-де немало холостяков...
Сразу скажу, что ни я Галю, ни Галя меня поначалу не узнали. Что значит — поначалу? Встреча на Ширяевской горе была так коротка, к тому же девушка держалась почему-то подальше от нас с Юркой, так что я не смог запомнить ее. А вот тут, в далекой Венгрии, в редакции, я почувствовал, что все чаще и все тревожнее стал поглядывать на молчаливую гордую девушку. И прошло немало времени, прежде чем мы потянулись друг к другу. И настал момент, когда я, отправляясь в очередную командировку, кажется, в город Веспрем, в окрестностях которого располагались наши войска, сказал ей:
— Вот что, Галя, я уезжаю на неделю. А ты забирай свой чемодан и переселяйся в мою комнату. Ясно?
Она вспыхнула и ничего не сказала.
Через неделю я вернулся и не узнал своего холостяцкого жилья. Прямо перед входом на противоположной стене распростерла крылья какая-то огромная птица, ниже — зеркало, окаймленное нарядным полотенцем, а чуть сбоку — столик с белоснежной скатертью. И кровать совершенно преображенная, с куполом пестрых разнокалиберных подушек: откуда только она их взяла?!
Словом, так закончилась моя холостяцкая жизнь.
Прошло три года. Мы живем уже в Австрии, в центре Европы, в красивейшим городе Вене. Нашей дочери Наташе, родившейся возле Штадтпарка, в коем возвышается памятник Штраусу, исполнилось два года. В какой-то тихий час нам с женой захотелось вспомнить фронтовые пути-дороги. Чаще всего, как это и бывает, звучало слово: А помнишь? Оно будет звучать, тревожа сердце и будоража память, до тех пор, пока не покинет этот мир последний ветеран. “А помнишь?" — спрашивали и мы друг друга. Жена вдруг попросила:
— Расскажи, что тебе запомнилось больше всего из фронтовых встреч. Или про какой-нибудь эпизод...
И надо же было случиться такому! Почему-то из всего виденного и пережитого на войне мне вдруг вспомнилась гора перед Ширяевым: три девушки-связистки, похоронная команда из двенадцати-четырнадцатилетних мальчишек. Я начал было рассказывать, как вдруг увидел, что слушательница моя вспыхнула, покраснела так, что из глаз брызнули слезы. И только тут, в эту минуту, в этот миг мы узнали друг друга. "Так это же был он, синеглазый, в полушубке белом! А я еще подумала про себя: чужой жених..." "Так это же Галя, та, что сидела в сторонке и не подходила к нам!" — вспомнил я с заколотившимся сердцем.
Потом я спросил:
— Почему же ты так покраснела сейчас?
— А я подумала: хороша же я была в том заляпанном грязью ватнике.
— Ты была в нем красавица. Лучшего наряда на свете и не бывает, — сказал я совершенно серьезно и искренне.
Теперь ее уже нет. А в тот вечер, в Вене, она впервые рассказала мне о том, как ушла на фронт — защищать Сталинград. В последние годы жизни она подружилась с талантливой поэтессой Людмилой Шикиной, и та посвятила ей свое стихотворение.
Что ж ты, Галя, шаль посадскую
Опустила на глаза?
Где шинель твоя солдатская —
Злому ворогу гроза?
Где пилотка — ломтик месяца
В окровавленном дыму?
То ли тополь в окнах мечется,
То ли память — не пойму.
За окошком ночь осенняя.
Ты глядишь в квадраты рам.
Небо звездами усеяно.
Подсчитать бы, сколько ран —
Сколько ран тобой врачевано,
Милосердная сестра,
Сколько раз в снегу ночевано.,.
Так и будешь до утра
Все глядеть куда-то в прошлое,