В. Г. Да, было такое ощущение, тем более, Владимир Григорьевич, нам казалось, что в верхах крепнет определенное направление, определенное крыло, которое поддерживало русскую линию. Я не знаю подробностей, но иные детали мне известны. Когда в 1971 году Степаков стал заведующим отделом пропаганды и поддерживал все наши усилия, его быстро убрали. По слухам, Яковлеву было сказано: ты станешь заведующим, если разгромишь русское движение. А мы в это время печатаем знаменитое "Письмо одиннадцати". Начинали его писать у меня в кабинете, потом перешли в кабинет к Софронову. Мне сказали: ты не подписывай, ты занимаешь важное место. Его нужно сохранить.
Вот после этого пьсьма одиннадцати Яковлев повел ответное наступление. Подключил и Лихачева. И сам выступил со своей нашумевшей статьей "Против антиисторизма". Мы тоже решили сопротивляться. Он выступил перед секретарями обкомов и ЦК комсомолов в Академии общественных наук, я там тоже сидел. И за пять дней до публикации в "Литературной газете" он ее всю зачитал руководителям комсомольских организаций. А потом там же, в зале, поворачивается ко мне и говорит: вот умный человек Валерий, но как же такая патриархальщина, внеклассовый подход. Крестами все заставили… Я понимал, что, очевидно, вопрос со мной решен наверху. Мы вышли, все бюро ЦК комсомола, Тяжельников, Пастухов, Янаев, я стою где-то поодаль. Кстати, не забуду, как Янаев отошел от Тяжельникова и стал рядом со мной как бы в знак солидарности. Я об этом написал позже ему в Лефортовскую тюрьму, благодарил… Позже выступаю вместе с Тяжельниковым перед ленинградским активом интеллигенции. В первых рядах сидели Товстоногов, Гранин. …Тяжельников выступил о делах комсомола, а я говорил о неправильных тенденциях в нашей литературе, об излишнем пацифизме, о преклонении перед Западом. Все они были несколько ошарашены, но когда на виду у всех из-за стола президиума вышел Романов, подошел ко мне и пожал руку: спасибо вам за это выступление, за вашу позицию, всем стало ясно, кто в Ленинграде враг западничества и русофобии. После статьи Яковлева мы решили сопротивляться, обратились ко многим, в том числе к Шолохову. Как известно, Михаил Шолохов написал свое "русское письмо" к Брежневу, ныне опубликованное в "Завтра". Были тысячи писем в ЦК КПСС от самых видных людей с возмущением по поводу яковлевской статьи. Об этом нам рассказал Воронцов, помощник Суслова. После выхода в "Литературке" статьи Яковлева "Против антиисторизма", когда было заседание Политбюро, то Брежнев спросил у Суслова: ты читал эту статью, тот сказал: нет, даже не видел. Хотя было трудно предположить, чтобы без ведома Суслова Яковлев пошел на такую публикацию, да и главный редактор газеты наверняка справлялся… По версии Воронцова, Брежнев сказал: ну если тот публикует без спроса такие вещи, ссорит нас с нашей интеллигенцией, — убрать этого застранца…Его назначают первым заместителем главного редактора Профиздата. Но в этот же вечер Яковлев ложится в больницу, три месяца там лежит, за это время проходит усиленная обработка нашего мягкотелого генсека, в итоге Яковлев едет послом Канаду. Потому что считается самым крутым антиамериканистом, написавшим книгу "ПаксАмерикана". По иронии судьбы эту книгу выпускал я в нашем издательстве. Но все-таки считалось, что мы тогда выиграли — Яковлева с ведущего идеологического поста подвинули. Это русское патриотическое направление проявлялось на самом высшем уровне в Политбюро ЦК и было связано с такими громкими фамилиями, как Шелепин, Мазуров, Машеров, Полянский. Поговаривают, что близок был к "русскому ордену" Кириленко. Ну и Романов, ленинградский, тоже. Они противостояли космополитическому крылу в Политбюро и одновременно закоренелым догматикам марксизма, отрицающим любое национальное начало в жизни общества. Для меня не ясна роль Суслова во всем этом движении. Или он был чистый аппаратчик, и не более. Человек буквы. Иные считают его масоном. Не знаю… Вот Пономарев и все советники генсека были наши явные враги. Андропов, Шеварднадзе ненавидели русскую партию и боялись ее. Помню, мы выпустили несколько книг против сионизма: Евсеева "Фашизм под голубой звездой", Бегуна "Вторжение без оружия". За книгу Бегуна нам досталось по высшей мере — и от цензуры, и от начальства. Меня вызывал Севрук, кричал на меня: как вы можете выпускать такие книги? Но у нас были свои козыри, своя поддержка. Мы тоже умели обороняться. Даже стали готовить второе издание. Севрук выступил категорически против, но в это время поступил звонок от Машерова: почему у вас задерживается выход книги Бегуна? Мы отвечаем: есть возражения отдела пропаганды. Нам было сказано Машеровым: "Я считаю, что задержка неправильная, книгу надо выпускать". Спрашиваю: я могу сослаться на ваш разговор? — "Да, пожалуйста". На второй день с тихим торжеством пришел в отдел пропаганды. Начинаю разговор о книге. Слышу: хватит говорить об этом, ее выпускать не будем. А вот Машеров, кандидат в члены Политбюро, говорит, что книгу эту надо выпускать… Севрук побелел. Ну я не говорил, что не надо выпускать совсем, но надо подработать… Давайте работать. Мы работали, еще был звонок Машерова: "Поторопитесь, эта книга нам очень нужна в борьбе с буржуазной идеологией. " Книга вышла 200-тысячным тиражом. Вот такую прямую поддержку нам не один раз оказывал Петр Миронович Машеров…