Любопытны уточнения, дополнения и обоснования герценовской психопатологии всемирной истории, которые мы обнаруживаем в работах Чижевского. В отличие от Герцена, ограничивавшегося общими ссылками на то, что "земной шар или неудавшаяся планета или больная", Чижевский прямо указывает на природный источник безумия — Солнце. Читая его рассуждения, слышишь голос доктора Крупова, воскресшего, подобно Лазарю. "В текущий момент развития исторического знания следует признать тот неоспоримый факт, что история человечества есть совсем нечто другое, чем история историков, — утверждал Чижевский. — Последние не много понимали и понимают в жизнедеятельности того огромного вихря, который метет человечество вокруг некоторого постоянного физиологического центра и проекционную схему которого дает нам история, глядящая на этот вихрь из платоновой пещеры. Я хочу сказать, что историей надлежит заниматься психиатрам и невропатологам, а историкам изучать психиатрию".
Упоминание платоновой пещеры здесь не случайно. Оно свидетельствует о приверженности Чижевского вполне определенной точке зрения на "человеческую природу в отношении ее просвещенности и непросвещенности", метафорически выраженной в известной притче Платона о пещере. Для уяснения скрытого, так нигде и не заявленного Чижевским несколько упрощенного и отчасти демистифицированного "неоплатонизма", вспомним содержание упомянутой мифологемы.
Платонова пещера — символ "человеческого убожества", места обитания непросвященных людей-узников, с малых лет пребывающих в "оковах неразумия" и видящих "только то, что у них перед глазами". А перед глазами — тени проносимых кем-то перед входом в пещеру вещей. Обитатели пещеры не видят ни самих вещей, ни освещающего их Солнца. Для них существуют только видимые ими тени ("проекции", по Чижевскому), и говорят они только о том, что видят — о тенях, причем воздают "почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением" при наблюдении текущих теней и "лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее". Человек, с которого снимают оковы (некие не называемые Платоном "помощники") и которому помогают выбраться из пещеры "на солнечный свет", сначала испытает ослепление и "не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше". Но привыкнув, он сможет "смотреть и на самое Солнце" и, в конце концов, обретет "правильный взгляд". Если же, вернувшись к оставшимся в пещере узникам, этот человек попытается "просветить" их, рассказать об увиденном, то, по мысли Платона, он либо будет признан безумным, либо будет убит обитателями царства теней. Возможно, Платон описал в своей притче обряд инициации, который сам прошел, подобно своим учителям-пифагорейцам. Для нас здесь важна не биографическая подоплека платоновского сюжета, а данное самим же Платоном толкование притчи. Оказывается, вся эта история была придумана Платоном для того, чтобы показать, что происходит с человеческой душой в ее земном воплощении. Платона более всего интересуют переживаемые человеком в социуме (в полисе) психические трансформации — переход души "из более светлой жизни" к мраку и "человеческому убожеству", характерному для "области, охватываемой зрением", и наоборот — "от полного невежества к светлой жизни" — "подъем души в область умопостигаемого". Нужно сказать, что платоновские описания этих трансформаций отличаются психологической достоверностью и могут быть использованы в качестве феноменологической основы для построений психоаналитиков и психопатологов. Первым на это обстоятельство обратил внимание Фридрих Ницше, заговоривший об "идеомании Платона", состоявшей, по его мнению, в патологической устремленности в сферу эйдосов — чувственно невоспринимаемых, космических принципов смыслового оформления земной жизни. Эта неприемлемая для Ницше направленность духовно-психической жизни совершенно правильно ассоциировалась в его сознании с почитаемым Платоном и неоплатониками солнечным богом Аполлоном. В своих титанических усилиях преодолеть платонизм как способ мышления Ницше открыто встает на сторону бога подземного мрака и смерти Диониса, реабилитируя тем самым отвергнутую Платоном направленность взгляда — точку зрения убогого, "пещерного" человека.