Обратно двести километров на юг, и от знакомого трактира — влево.
Деревня Плоская.
Матренин:
— Жена мне говорит: "Я тебе этого никогда не прощу!"
— Чего этого?
— Развала совхоза.
Мы сидим в большом доме Алексея. Жарко. Под раскрытым окном качаются "золотые шары". Жужжат пчелы. Голый по пояс сорокалетний столыпинец крепок, мягок, розовощек.
Две гитары на стене. Трезвость. Семейность. И скорее всего — счастье, если присовокупить ко всему неплохую должность дорожного мастера.
— Мужики тоже простить не могут?
— Тут по-разному. Когда я совхоз разваливал, в глаза говорили: по тебе осина с веревкой плачет. Запугивали всерьез. Но я не из слабонервных. Довел свое дело до конца. Первыми на паи вышли мужики с машинного двора. И они были довольны. Захожу однажды к ним в мастерские. Они слегка поддатые сидят. Я говорю: "Вот был бы я вашим начальником, сейчас -— врассыпную как зайцы. А теперь вам никто не указ. Лучше ведь стало?" Лучше, отвечают. Спасибо, Иваныч. Но есть такие, кто до сих пор зуб на меня точит.
— И долго продержались эти вольные мастерские?
— Два года. Потом с потрохами Усову продались. Раскрутился этот Усов у нас на базе моего разваленного совхоза, на лесопилке, на магазинах. Теперь у него сто двадцать человек работает. Короче, в Плоском ни одного безработного нету.
— Дотации им выплачивают?
— Какие дотации! Они от прибылей развиваются...
От той деревни, где я отчитывался перед земляками за свои литературные грехи, до Плоского — шесть километров. Но это два противоположных мира.
Находясь по разные стороны от описанной в начале автозаправки со стеклянным трактиром, они олицетворяют две стороны русской жизни и русской души.
Вспомнить западников и славянофилов, Обломова и Штольца, долгое запрягание и быструю езду, пьяного да умного и так далее. Всё к месту будет.
* * *
А запрягают нынче в деревне натурально — быстро и ловко, точно так же, как в мои детские годы на сенокосе. До смерти не забуду, как запрягать! Дугу под гуж, коленом в клещи, супонь с плеча в натяг, чрезседельник вокруг оглобли тугим узлом, и — на резиновом ходу (колеса от "Жигулей" ) — без грохота и шума легкой рысью в тележке по пыльной луговой дороге. И сзади, как водится, жеребенок-стригунок.
Ни мотоциклов, ни легковушек не завелось нынче во дворах крестьян, зато лошадь не заводит только ленивый. Вот и Сережка, совсем молодой мужик, и тридцати еще нет, женившись, первым делом соорудил себе прочную повозку на резиновом ходу. Когда-то с моими сыновьями он на повети играл и с тех пор запомнил, что есть там коробушка от тарантаса. Славная коробушка. С резными перильцами, с гнутым облучком. Хранил я ее как память о деде, который в этой коробушке бабушку по родне на праздники возил. А тут Сережка подходит, вежливо просит продать.
— Да я тебе с удовольствием подарю!
Приторочили мы коробушку к раме, накидали только что скошенной, духовитой, травы и поехали в трактир —обмывать.
НАЛОГ С МАТЕРИ
Анна Серафимова
29 июля 2002 0
31(454)
Date: 30-07-2002
Author: Анна Серафимова
НАЛОГ С МАТЕРИ
Наше государство похоже сейчас на человека, который, распродав все над собой и под собой, и с себя, взялся продавать по частям и себя самого. Разве не с распродажей органов сравнима купля-продажа земли? Как недостойный сын, получивший от трудолюбивых и рачительных родителей, отказывавших себе во многом во имя благополучия его детей, и дом, и достаток, спускает все ради игры в казино, мотовских поездок по курортам, бриллиантов для содержанок, оставшись бос и гол, выставляет на продажу свои (а то и детей) почки или глаза, так и наше правительство, получившее в наследство от СССР мощную промышленность, недра с разведанными ископаемыми, обработанные земли, промотав всё, приступило к распродаже тела нашей бедной родины — земли. Не знаю, много ли на свете языков, где родина называлась бы матерью, земля — матушкой; в каких еще языках слова "родители" и "родина" имеют один корень? И вот, приговорив матушку к торгам, ее собираются расчленять и, словно мясник на рынке, мастерски орудующий топором, разрубая тушу на части разного качества и ценового достоинства соответственно, наши управители имеют план — схему полосования живого тела нашей матери-сырой земли, принуждая нас быть то ли соучастниками (проведение референдума), то ли немыми свидетелями (наблюдение за голосованием в Думе по этому вопросу) такого святотатства.