Иногда вообще топорно работали. В материалах дела оказалась кассета допроса свидетеля, в ходе которого следователь Коновалов просит свидетеля: "Ты, пожалуйста, узнай и скажи, (а речь шла о Морозове) где он был, в каких войнах участвовал, в каких конкретно событиях, чтобы можно было пригласить обиженных молдаван, грузин,— чтобы они разобрались с его семьей". Это записано на кассете. Заслушано в суде.
КОРР. Павел Яковлевич, у нас в России тюрьма, наверное, становится такой же естественной частью жизни, как свадьба, как похороны, как работа. Сидеть в России уже давно не является чем-то позорным или страшным. У нас сидел Достоевский, сидел Чернышевский, сидел Рокоссовский, сидел Солженицын. Миллионы людей в России получили и получают вот этот опыт. Тюрьма ведь — это огромный человеческий опыт. Вот что вы поняли там? О жизни, о душе, о семье, о России?
П.П. Самый главный для меня вывод из этих четырех с половиной лет таков. В жизни человека есть лишь две главных ценности — это семья и Родина. Смысл жизни человека — продолжение своего рода. Чтобы там ни происходило, чем бы он ни занимался, воевал, пахал, лес рубил — неважно. Всё это лишь средства для достижения главной цели. Свой род продолжить и чтобы его дети, и дети его детей лучше жили, чем он, и были лучше, чем он. Это главная цель и ей стоит посвятить свою жизнь.
Но если говорить в более широком смысле, то для меня важно, чтобы дети мои жили в этой стране, чувствовали себя в этой стране свободно и комфортно. Чтобы род мой жил в той стране, в которой я живу. И жил он хорошо. И второе — не бывает безвыходных положений. В любом безвыходном положении выход есть, мы просто его не знаем. На данный момент его не знаем. Но он существует. Его надо искать, находить и использовать.
КОРР. Вы зашли в тюрьму полковником, вы зашли в тюрьму человеком-легендой. И вот как вы человек военный, человек системы оцениваете тот репрессивный аппарат, с которым вы столкнулись. Присутствует ли за воротами тюрьмы понятие справедливость?
П.П. Это сложный вопрос, особенно о справедливости. Слишком большой репрессивный аппарат, и это первое. Численность органов внутренних дел вместе с внутренними войсками, ГУИНом уже в два или три раза превышает численность российской армии. И самая страшное, что главная функция этого аппарата — репрессивная: хватать и удерживать. Весь этот огромный аппарат должен как-то оправдывать те деньги, которые на него тратятся. И поэтому, попав туда, вырваться крайне трудно. Здесь всё направлено на то, чтобы обратно не вернуться. И эта "хватательная функция" перемалывает огромное количество людей, которые в принципе невиновны. Статистика утверждает, что каждый шестой наш гражданин прошел через тюрьму и зону. В некотором роде мы действительно страна каторжников и тюремщиков. Просто научились не замечать этого, не видеть этого.
КОРР. У вас есть обида на тюрьму? Может быть, всё, что вы сейчас сказали — это личное?
П.П. Нет. Обиды нет. За эти годы я убедился в том, что и по ту сторону тюремных стен вполне достаточно нормальных и порядочных людей. Например, даже в нашей следственной группе были следователи и оперативники, которые вели себя достойно и честно. Правда, от них быстро избавлялись. Я расскажу о Валерии Николаеве, который, если помните, потом занимался делом Гусинского. Порядочный и честный человек. Вот он пробыл в составе группы две или три недели. Он был одним из тех, кто пытался объективно разобраться в нагромождении следственных томов. Например, провел очную ставку главного свидетеля обвинения Маркелова с Морозовым. И на этой ставке Маркелов откровенно поплыл. Всё это было зафиксировано в материалах, и поэтому буквально через несколько дней Николаев был выведен из следственной группы. И он был не один. Я мог бы назвать еще целый ряд фамилий следователей, оперативников, экспертов, которые пытались докопаться до истины, а не быть слепыми исполнителями чужой воли.