Рвет плотины, дамбы, доки,
Вымывает поле, лес…
Как библейские, потоки
Низвергаются с небес.
То не танки мчатся Прагой,
То не бомбы в Дрезден бьют,
Опрокидывая с маху
Устоявшийся уют.
То стихия, обезумев,
За ударом шлет удар,
Как Помпее нес Везувий
Свой безжалостный кошмар…
Все живое в бурных водах
Завертелось, как в аду!
Я пойму без перевода
Эту горькую беду.
Выйду к Эльбе — слева, справа
Только крыши, где дома.
И на Влтаву нет управы,
И Дунай сошел с ума!
В новоявленном потопе
Стар и млад настороже.
… Наводнение в Европе,
Наваждение в душе.
Виден мне за этой болью
Край родной, где столько лет
В Ставрополье и Приморье
Мы познали море бед.
Где от Ленска до Смоленска —
Хоть столица, хоть Чечня —
Столько бед, что бесполезна
,
Эмчеэс, твоя возня…
Как спасаться, если русский —
Не у власти, а на дне?
Чем спасаться, если пусто
В "реформаторской" казне?
Вон Европа: в пасть стихии —
Горы евро в тот же миг!
Сколь убог кошель России,
Столь безмерен он у них.
В час такой негоже вроде
Разбираться в счетах здесь…
Но в спасении Европы
Наша доля — верно есть.
Так когда-то, в горе сами,
Чашу бед испив до дна,
Мы ее уже спасали —
Только помнит ли она?
А не помнит — что за дело?
Может быть, и неспроста
Катастрофа вдруг задела
Эти тихие места.
…Но не вечно бури бденье.
Гонит ветер облака,
И отметки наводненья
Опускаются слегка.
Ливень нехотя стихает,
Как стихает в людях страх.
Русла улиц просыхают,
Виснет мусор на кустах.
Просыхают трассы, тропы…
И хоть будет тяжело —
Надо чистить всю Европу.
Много грязи нанесло.
Германия, август 2002 года
ИМПЕРИЯ ГЛАЗУНОВА
19 августа 2002 0
ИМПЕРИЯ ГЛАЗУНОВА (О выдающемся русском художнике беседуют Александр ПРОХАНОВ и Владимир БОНДАРЕНКО)
Владимир БОНДАРЕНКО. У меня в руках — роскошный фолиант, выпущенный издательством "Изобразительное искусство". Такой альбом мог бы стать крупным художественным событием в стране, но его автор — народный художник России, лауреат многих премий, известный всем и каждому Илья Сергеевич Глазунов. И сразу у многих — открытое недовольство. Что у левых, что у правых. С чего бы? Я уверен, что, не зная фамилии автора, практически каждый из истинных любителей живописи найдет себе работу по душе. Даже поклонники авангарда не устоят перед "Асфальтом" или "В клетке", сторонники жесткого реализма выберут "Прощание" или же "Уборная. Дети улицы". Гарантирую, что у каждого зрителя есть свой любимый Глазунов,— так же, кстати, как есть свой любимый Пикассо у людей самых разных вкусов, возрастов и пристрастий… Но ведь отторжения от Пикассо у художников нет? А к творчеству Ильи Глазунова вечно "цепляются".
В чем загадка этого феномена? Разве мало у нас в Союзе художников именитых посредственностей, и левых, и правых, которых никто не критикует, дают им премии, награды, вывешивают в Третьяковке — и ничего, проходит. Мне Илья Сергеевич интересен уже самим фактом его неприятия со стороны этих людей. А что ты, Александр, можешь сказать о нем? Ведь при определенной разности позиций вы своей энергетикой, своим подвижничеством, и даже своим одиночеством схожи. Ты бы гордился таким альбомом?
Александр ПРОХАНОВ. Да, в этом прекрасном фолианте Ильи Глазунова, как к ларце, как в расписном сундуке, собраны его сокровища, которые он собирал от юности своей до нынешних дней. И от этого ларца пахнет иногда цветущим лугом, иногда церковным ладаном, иногда гексогеном, иногда сухой силикатной пылью московских микрорайонов. Возникает удивительное ощущение, когда исследуешь его материк, когда погружаешься в его империю переживаний, чувств, красок… Есть ощущение, что Илья Глазунов всю жизнь, находясь в центре этой имперской красной жизни, среди бурного, плещущегося, иногда грозного и страшного, иногда тихого и ласкающего советского океана,— собирал свой остров. Собирал по камушкам, по кусочкам гальки, по осколкам былой тверди, суши, и среди этих осколков можно найти работы, напоминающие молодого яростного Илью Репина, можно увидеть великолепные портреты, в которых дышит Сомов, можно увидеть картины, где он прикоснулся к великому искусству Сурикова, там есть полотна, выдающие в нем тонкого знатока и ценителя русской иконы, причем от икон Феофана Грека до иконописцев ярославской или строгановской школы. Там есть детали, выдающие в нем знатока красоты и мистики парсуны. Там есть Илья Глазунов как знаток русского лубка и, одновременно, прекрасный знаток поп-арта. Там даже есть Глазунов, в котором отразился русский солнечный авангард. От Петрова-Водкина до Павла Филонова. Есть Глазунов, который, как в капле росы, отразил в себе Дейнеку, а есть спокойная и лирическая советская живопись шестидесятых-семидесятых годов. Конечно же, там есть грандиозный символизм, связанный с ленинградской блокадой. Там есть трагические, но при этом в духе "Мира искусств", картины, где чувствуются его личное горе, его несчастье, его личная беда, потеря милого, любимого человека… И вот эти драгоценные кусочки материи, осколки миров, которые уже исчезли, он бережно собирал и складывал из них свой остров, свою державу. Когда он положил туда последний осколок, этот остров оказался островом Патмос. И на этом острове Патмос ему, как Иоанну Евангелисту, как Иоанну Богослову, открылись грозные и страшные видения. Там ему явился ангел, там разверзлись небеса, и возникли его апокалиптически грозные, жуткие и прекрасные видения о России, о революции, о судьбе двух империй, белой и красной. И в контексте судьбы этих империй открылась судьба мира в целом. Там, на этом острове Патмос, в последний, завершающий период открылись вещие очи… И там начались его великие, глазуновски огромные бреды….