Процессию замыкали памятники, не имевшие прямого политического звучания. Это были бетонные раскрашенные медведи, стоявшие у обочин автомобильных дорог. Такие же бетонные олени, украшавшие входы в лесопарки. Среди них жеманно ступала большая кошка-копилка из папье-маше, в которой позванивала мелочь, собранная жителями Великого Устюга в фонд помощи испанским детям.
В колонну монументов хотел было втиснуться памятник Достоевскому в больничном халате и шлепанцах, сразу же после эпилептического припадка. Но руководитель колонны, алебастровый пограничник со штыком, нелюбезно отогнал его, процедив: "Пошел на хер, сволочь!", что больно ранило Белосельцева.
Шествие государственников замыкал приотставший, слегка рассеянный пионер, победитель многих олимпиад, который тащил под мышкой шахматную доску, а на плече нес сачок для ловли бабочек. Это так умилило Белосельцева, что он не удержался и погладил умного мальчика по голове.
КОЛОННА УХОДИЛА ВВЕРХ по улице Горького, пламенея красными стягами, оглашаясь ревом медных победных труб, в которые дул сводный оркестр Общества слепых. Среди демонстрантов ползли гранитные танки, прямо с фасадов Академии имени Фрунзе. И там, где улица вливалась в площадь Пушкина, начиналось сражение двух враждебных колонн с солдатами Внутренних Войск. Желая не допустить Гражданской войны, те принимали на себя удар клокочущих ненавистью противников, стараясь разгородить их щитами.
В небе, где действие Внутренних Войск было ограничено, происходили первые воздушные схватки. Нетопыри и птеродактили, перепончатые демоны и злобные крылатые рыбы вступали в бой с краснозвездными "ястребками", воздушными шарами и дирижаблями. Над Пушкинской площадью носилась стремительная воздушная карусель. То там, то здесь загорались самолеты, разлеталась вдребезги волосатая, кричащая от боли нечисть. Оставляя следы копоти, рушились вниз, на жилые кварталы. Подбитый "ястребок", ведомый отважным советским летчиком, погибая, спикировал на здание ВТО, известное, как гнездо демократических театральных деятелей. Здание горело. Из него панически выбегал известный артист, игравший прежде колхозных председателей и советских маршалов, а теперь возглавлявший "крестовый поход культуры" против коммунизма. Он был в голубых шелковых кальсонах, прижимал к груди костяной японский веер и, хотя весь дымился от жара, все-таки не мог расстаться с бокалом шампанского, который поднял за демократию.
Белосельцеву вдруг стало страшно. На него дохнуло катастрофой, словно один из слепых музыкантов развернул свою иерихонскую трубу, приставил ее к уху Белосельцева и выдохнул страшный, разрывающий душу звук.
Гражданская война вползала в Москву как уродливый, непомерных размеров ящер. Горели пожары. Улицы перегородили баррикады. К Дому Правительства на Краснопресненской набережной наволакивали деревянные столбы, арматуру, мешки с песком. Защитники пели "Варяга", а жуткие пятнистые танки с моста лупили прямой наводкой, расквашивая в красные кляксы повстанцев. И по белому фасаду вверх ползли черные, из копоти и сгоревшей плоти, жирные языки.
Это было как бред и кануло. Он кинулся вверх за колонной, желая остановить братоубийственную войну.
На площади шло столкновение. Прибывали автобусы с бойцами ОМОНа, которые сразу вступали в бой. Солдаты давили щитами демократическую демонстрацию, и головная шеренга евреев, у которых многие носы уже были разбиты, отступала с гневными криками: "Фашисты!.. Антисемиты!.. Виват, Россия!.. Шалом!.."
Водометы препятствовали продвижению колонны государственников. Били тугими дальнобойными струями, которые рассеивали людские ряды, останавливали памятники, вынуждая их отступать вспять к Манежу. Среди тяжело и неохотно уходивших Лениных задыхался Энгельс, толкая гранитную инвалидную коляску с суровым другом, который, сжав кулак, угрюмо размышлял о том, где была совершена роковая ошибка марксизма. Памятники расходились — все, кроме золоченых фигур с фонтана ВДНХ. Любящие воду восхитительные девы с удовольствием нежились и резвились среди сверкающих струй. Кокетливо, как купальщицы, задирали подолы.
Скоро от демонстраций не осталось и следа. Площадь была грязной, пустой, словно ее извозили половой тряпкой. Пушкин печально взирал со своего мраморного утеса. Белосельцев медленно брел по площади. В одном месте натолкнулся на огромный бюстгалтер, сшитый на самку гренландского кита, с неумелой, нитками выведенной надписью "Демсоюз". В другом месте споткнулся об обломок алебастровой мускулистой руки с куском отбойного молотка...