Еще подбросила до дома профессора философии, члена "Кешет мизрахит", с которым мы в эфире ругались не менее весело. По дороге обсуждали теории возникновения народов и палестинских литераторов.
Потом сгоняли с Буськой за мороженым. А вот завтра все будет плохо... И я опять буду одна.
Выход чаще всего там, где был вход.
В Израиле у меня осталось пятеро друзей. Прочие свалили в Канаду, Америку, Россию, Англию, Германию, Австралию, в какой-то Мухосранск-сити. Сейчас, как ни странно, мы видимся чаще. И все чаще в голосах их проскакивает еле уловимая интонация "в этом вашем Ихзраиле...". Хреново все-таки быть тем, кто остался. Положим, еще не последним, но все же.
Армейский суд — все-таки тоскливое место. Когда видишь практически одну изнанку, совсем тошно становится. Вот, например, извлекаю из подшивки наугад.
...Во время операции "Защитная стена" в Рамалле некий сержант успел стащить у палестинцев: радио-тейп с колонками (из машины), американскую куртку, 3 золотых браслета, 4 флага Палестинской Автономии и 17 значков Танзима (из чьего-то дома), клавиатуру и мышь (из палестинской компьютерной фирмы), четки и паспорта (у прохожих). Когда полиция нагрянула к нему с обыcком, там же обнаружились гранаты и куча патронов, которые он упер из собственной армии без разрешения. А может, отстреливаться собирался...
И он, к сожалению, не один такой.
Вот у нас и появились свои мародеры.
И мазохисты на пытках признаются. Из благодарности.
От машины я тихо подтаскиваюсь. Осталось только запомнить этот момент именно таким. Пока не начались проблемы с парковкой, гадкими израильскими водителями, поцарапанными покрышками, изгаженным птицами ветровым стеклом и падлами, которые вечно закрывают выезд.
Хорошо бы вспомнить, за что я ненавидела отсутствие машины.
За сволочных таксистов.
За прогулки по 40-градусной жаре.
За страшномордых тремподателей с похотливыми пакшами.
За безвыездность.
Почем родину продать?
Сегодня получила на это исчерпывающий ответ: 250 шекелей.
Была сегодня в армейском суде. Продлевали там арест Рафаэля Шошана, который в обмен на поливальную установку для своего садика (установка тоже является армейским имуществом) вынес с оружейного склада собственной базы близ Хеврона несколько десятков тысяч пуль. А три основных подозреваемых в этой истории продавали боеприпасы приятелю-палестинцу из близлежащей палестинской деревни, который сплавлял их в Хеврон. По отношению к этим трем солдатам впервые лет за 30 в Израиле в обвинительном заключении был применен пункт "за помощь врагу". Практически измена. И за то, и за другое, в принципе, до расстрела довести можно, хотя это никогда здесь не практиковалось, и, видимо, практиковаться не будет.
Один из них, когда признался, сказал, что он это делал, потому что "его семье угрожали арабы". Исходя из прочих и его же собственных свидетельств, более наглого вранья давно не приходилось слышать.
Слушала я сегодня пространное описание их доблестных деяний. Казалось бы, ребята сами — поселенцы, солдаты, боевые войска… то-се... В поселении Адора, где жили двое из девяти арестованных по этому делу, террорист в этом году расстрелял в доме почти всю семью. Погибшую мать, на похоронах которой пришлось тогда присутствовать, звали, кажется, Катя... Не этими ли пулями?.. По 55 агорот за штуку?
...Потом они делили выручку. Каждому доставалось примерно по 250 шекелей. Патронов они продали свыше 60 тысяч, и хрен знает, чего еще. Судя по интонациям судей, если бы можно было вписать в протокол: "Сволочи!",— они бы это сказали...
Не рой другому яму, самому пригодится.
Иногда тоскливо так думается, что мы действительно стали здесь ненормальными. В Европе при входе в торговый центр инстинктивно раскрываем сумки для проверки. Смогла бы я писать нормальные новости про нормальных коров, раз в месяц кто-то утонул, кого-то ограбили? Можно подумать, что здесь никто не тонет и никого не грабят. Не то чтобы совсем огрубели, но шкала эмоций начинается с других цифр.
Единственное, чего боюсь, чтобы впоследствии, если вдруг когда-нибудь каким-нибудь хитрым способом ситуация здесь нормализуется, не стать эдаким ветераном, который всю оставшуюся жизнь вспоминает про войну, потому что ничего ярче у него в жизни не было.