Реакция на это всеобщее бюргерство в среде немецкой литературы весьма полярна. С одной стороны, есть шестидесятник Грасс, который продолжает тянуть воз больших таких немецких проблем. Последний его роман, в котором исследуется проблема истины войны, на чьей стороне была истина, скоро выйдет на русском языке. Там советская подлодка топит корабль с детьми, женщинами и стариками, который идет из Кенигсберга. И это одна линия. Вторая линия — это немецкая молодежь, которая пытается такой бойцовский клуб разыграть в современной литературе, определить себя как радикальную антибуржуазную силу. Это может быть романтическое бегство в Таиланд, как наш новый автор Кристиан Крахт, который напивается вдрызг на этих светских мероприятиях, ходит в дерюжке с портретом Мао на лацкане. Кроме того, это наркодела.
"Завтра". Всё это, наверное, по-своему прекрасно и правильно, но ведь вот что получается в вашем социальном государстве. Для того, чтобы давать такие мощные социальные гарантии, государство должно быть богатым государством, а общество должно быть богатым обществом. Иначе будет нечего перераспределять и никаких гарантий ни для кого не будет. А это богатство Запада, богатство Европы, богатство Германии во многом строится за счет сложившейся системы международных отношений, в которой Запад доминирует, в которой он обогащается за счет неравноправной торговли со странами так называемого "третьего мира", за счет их финансовой, экологической и прочей эксплуатации. Тут тысячи способов отработаны на протяжении столетий. И возможно ли, на ваш взгляд, европейским левым пользоваться благами социального государства, но выступать при этом против тех принципов, на которых оно основано? Насколько оправданна и обоснованна такая позиция, не ведет ли она к раздвоению личности западного творца? Или это удел маргиналов, которые оказались на обочине современного технотронного общества и в данном смысле мало чем отличаются, скажем, от голодающих негров Сахеля?
А.И. Как известно, на земле нет идеального государства, и критиковать его, будь оно социальным или либеральным, — удел любого думающего человека. Это не значит, что мы призываем это государство сломать или обрушить, мы призываем его поменять свою позицию.
"Завтра". В каком направлении? Стать еще более социальным? Еще более нивелировать своих граждан? Добиться того, чтобы в продаже было не сто семьдесят, а двести семьдесят сортов колбасы?
А.И. Вопрос заключается для меня в том, что я определяю себя как человека левых взглядов, но не предлагаю вернуться к Советскому Союзу и к принципу "распределения по труду". Я предлагаю просто отдавать себе отчет в том, что то распределение собственности, которое произошло в России, не является нормальным. Оно вызывает у меня определенного рода протест и критическую реакцию.
М.К. Надо понимать, что наше копирование Запада, наше преклонение перед Западом вызывает там растущее недоумение, раздражение и даже презрение. Потому что копируют, как правило, вовсе не то и преклоняются вовсе не перед тем, что нужно копировать и перед чем следует преклоняться. Когда из СССР приезжали представители творческой интеллигенции и начинали восторгаться тамошними магазинами, в том числе пресловутыми сортами колбасы... Не в колбасе же дело, честное слово!
"Завтра". Но все-таки, как обстоит дело на Западе? Нет ли в этом эпатаже, в этой антибуржуазности такой скрытой буржуазности?
А.И. Безусловно, есть. Конечно, есть. Буржуазная система сегодня тотальна, капитализм сегодня тотален. Он инкорпорирует в себя любые формы протеста против себя самого. Вот мы оцениваем политические события последних лет, будь то разрушение Берлинской стены, или события 11 сентября, или события 23 октября в Москве. Становимся ли мы на сторону Буша или Путина, или на сторону бен Ладена и чеченских террористов — мы все равно остаемся внутри системы. Потому что чеченский террор инкорпорирован системой глобализма, как и террор бен Ладена. Вопрос заключается в том, как нам занять позицию критики системы — не каких-то частностей внутри системы, а критики самой системы.