Складывается впечатление, что очень многие террористы — "бойцы чеченского сопротивления", вопреки представлениям многих российских аналитиков, вообще безразличны к тому, что о них скажут в России, на Западе или даже в исламском сообществе. Возможно, им безразличны также мнение и судьба значительной части чеченцев, в особенности чеченской диаспоры. (Депутат Государственной Думы Асланбек Аслаханов жаловался, что террористы в Театральном центре "На Дубровке" заявили ему: "Какой же ты чеченец?! Ты русский"). Похоже, значимой референтной группой для этих людей являются только их родственники, их односельчане, их тейп. (Между прочим, односельчане Мовсара Бараева и других террористов, судя по газетным репортажам, их вовсе не осуждали, скорее наоборот. По некоторым сообщениям, в Чечне даже собирали деньги на выкуп тел террористов: очевидная афера, которая, однако, свидетельствует об определенном восприятии).
Здесь мы, похоже, сталкиваемся с менталитетом иной, архаичной цивилизации. Использование террористами, и порой весьма умелое, современного оружия, средств транспорта и связи сути дела не меняет. Как не меняет его и поголовная грамотность — уникальное достижение советского социализма. Столкновение наших цивилизаций во многом можно сравнить со столкновением греко-римского мира с варварами. Правда, нужно оговориться, что большая часть чеченской диаспоры и, видимо, образованные, проживающие в городах чеченцы интегрированы в современное общество. Развивая аналогию, их можно сравнить с эллинизированными (или романизированными) галлами, германцами, сарматами.
Античные авторы разделяли варваров на восточных и северных. Чеченцы, невзирая на их распространенное отождествление, а в последнее время все более энергичное самоотождествление, с исламской цивилизацией, по этой классификации скорее северные варвары, чем восточные. И адат (обычное право, "закон гор" сходный с "законом джунглей" — описанными Киплингом порядками волчьей стаи) всегда у них преобладал над шариатом. И место "восточной деспотии" здесь традиционно занимает "военная демократия".
ТАЦИТ И "ЧЕЧЕНСКИЙ ВОПРОС"
"Если община, в которой они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество знатных юношей отправляются к племенам, вовлеченным в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной… И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, — леность и малодушие". Так почти две тысячи лет тому назад описывал германцев римский историк Корнелий Тацит.
Поражает сходство между современными чеченцами (а тем более чеченцами XIX века) и германцами, описанными Тацитом. На память приходит рейд Шамиля Басаева в Дагестан: "героям освободительной войны" было не по душе пребывание "в длительном мире и праздности", на которое они были обречены в 1996 — 1999 годах.
Но продолжим цитировать книгу Тацита "О происхождении германцев и местоположении Германии". "Когда они не ведут войн, то… проводят время в полнейшей праздности, предаваясь сну и чревоугодию, и самые храбрые и воинственные из них, не неся никаких обязанностей, препоручают заботы о жилье, домашнем хозяйстве и пашне женщинам, старикам и наиболее слабосильным из домочадцев, тогда как сами погрязают в бездействии…".
Вопреки распространенному мнению о том, что чеченки как "восточные женщины" традиционно заняты главным образом в домашнем хозяйстве и чаще проводят время в своем жилье, они, по крайней мере, в советские 80-е годы, наоборот, проявляли высокую экономическую активность и нередко кормили семью. Такое разделение труда чеченское общество рассматривало как норму: женщина занята рутинным повседневным трудом, а мужчина — воин и охотник (в сельской местности).