"ЗАВТРА". Но ведь нынешние рабочие не с Луны же свалились, Ричард Иванович?! Точно так же, как нынешняя интеллигенция и нынешняя "вертикаль власти". Разве они — не продукт той самой системы, основы которой, при всех возможных последующих деформациях, были заложены именно в сталинские годы?
Р.К. Нет, не продукт. Делать вид, что Советская власть в модификации 1990 года — то же самое, что Советская власть 1936-го, значит либо чего-то не понимать, либо лицемерить. Взять хотя бы броский пример с институтом президентства. "По системе нашей Конституции,— говорил Сталин 25 ноября 1936 года,— в СССР не должно быть единоличного президента, избираемого всем населением наравне с Верховным Советом и могущего противопоставить себя Верховному Совету". Сталин отстаивал идею коллегиального президента, каковым десятки лет был Президиум Верховного Совета. "Опыт истории показывает,— подчеркивал он,— что такое построение верховных органов является наиболее демократическим, гарантирующим страну от нежелательных случайностей". Сталин оказался замечательно прав в отношении президентства и Горбачева, и Ельцина. Оба они принесли стране ряд нелепых случайностей, а последний, более того, противопоставил себя Советам и под "музыкальное" сопровождение танковой канонады распустил их.
Конечно, нынешние рабочие и интеллигенты не с Луны свалились. Но они живут полвека спустя, уже через два поколения и, по сути, в другую эпоху и не могут не быть другими людьми.
Система влияний, общественное мнение наше складываются иначе, нежели, к примеру, в 50-х годах. Всеохватывающий характер приобрели средства массовой информации, особенно телевидение. Теперь у человека гораздо меньше времени посидеть над книгой, перекинуться словом с товарищем по работе или соседом, просто подумать. Зато из всех пор общества лезет и навязывает себя виртуальная реальность, реклама, претендующая на внимание от рассвета до заката и на определение всех потребностей, вкусов и интересов. Не случайно одной из составляющих буржуазно-бюрократической контрреволюции явился захват реакцией СМИ. В результате рабочий класс из "класса для себя" в большой мере превратился в "класс в себе". Есть тому и другие причины — в том числе частичное перерождение КПСС, но это такая большая тема, что лучше осветить ее как-нибудь специально.
"ЗАВТРА". Ричард Иванович, и все-таки, возвращаясь к теме партийно-государственной машины, создателем и невольным заложником которой оказался Сталин, стоит задать вопрос: почему задуманная им смена высших партийных кадров не удалась?
Р.К. В это время огромное влияние в аппарате имели такие прожженные политики, как Берия, Хрущев и Маленков. К ним примыкал и Микоян. Это были очень разные люди, каждый со своими интересами, со своими сильными и слабыми качествами, но они занимали позиции, идеальные для последующего рывка к власти. И этот триумвират свой плацдарм очень ревниво оберегал. Именно им после смерти А.Жданова, хотя всё это приписывается одному Сталину, была разгромлена "ленинградская группа", в которую входили Вознесенский и Кузнецов, и которую они рассматривали в качестве своих основных конкурентов. Были под разными предлогами удалены от Сталина его ближайшие сподвижники Вячеслав Михайлович Молотов и Александр Николаевич Поскребышев. В последний период жизни Сталин оказался в специфической политической и моральной изоляции, и эта изоляция как социально-историческое явление требует вдумчивого исследования.
"ЗАВТРА". А что их объединяло, помимо высоких мест в партийном и государственном аппарате? Имелась ли реально какая-то идеологическая близость, позволявшая этим, по сути, ненавидящим друг друга лично людям до поры до времени держаться вместе?
Р.К. Полагаю, что такая близость, несомненно, существовала. Все они принимали самое деятельное участие в репрессиях конца 30-х годов, причем до того были так или иначе причастны к право- и лево-меньшевистским, троцкистским, то есть мелкобуржуазным, по сути, течениям в партии.
В этом отношении представляется важным вопрос, почему Сталин провел или, можно сказать, позволил проведение партийного съезда только через тринадцать лет после предыдущего. Полагаю, здесь следует принять во внимание следующие соображения. Прежде всего, надо посмотреть на состав партии до и после войны. Известно, что к XVIII съезду, в 1939 году, ВКП(б) насчитывала около 1 миллиона 600 тысяч членов, и еще до 900 тысяч человек были кандидатами. А ведь за годы войны погибло 3 миллиона коммунистов. На это мало кто обращает внимание, но в каком-то смысле Победа была самопожертвованием партии. И надо понимать, что к концу войны основную массу коммунистов составляли люди с несколькими годами или даже месяцами партийного стажа. Независимо от того, воевали они на фронте или работали в тылу, эта масса новых коммунистов не имела того опыта партийной работы и партийного мышления, которым, как правило, обладали коммунисты довоенного времени. Кроме того, у них накопилась невероятная психологическая усталость от войны, но после Победы ни о каком "заслуженном отдыхе" для фронтовиков не могло идти и речи — необходимо было срочно поднимать экономику. Страшным ударом и для Сталина, и для всего народа была, несомненно, засуха 1946 года и связанный с ней голод. Я хорошо помню, как в декабре 47-го отменили карточки: черного хлеба вдоволь — это было потрясающее чувство. Так вот, в этих условиях роль партийного и государственного аппарата чрезвычайно возрастала.