Андрей ФЕФЕЛОВ. То есть, условно говоря, прессе платили не американские банкиры и масоны, а московское купечество?
Александр ПЫЖИКОВ. Да, верно. Кроме этого был еще один денежный источник — Государственная казна. Все эти общественные организации существовали за счет бюджетных поступлений, которые по сумме были сопоставимы с самой большой морской инвестиционной программой, которая реализовывалась в начале XX века. Им было выделено до полумиллиарда рублей.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Получается, что Правительство Российской империи финансировало своих могильщиков.
Александр ПЫЖИКОВ. И начало этому финансированию положил самый влиятельный член Правительства — Кривошеин Александр Васильевич — почтенный министр и любимец царской четы.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Потрясающе! Но как элита, совершив акцию по свержению Царя, установив республику, тут же утратила власть, не смогла её удержать?!
Александр ПЫЖИКОВ. Февраль закончился триумфом. Весь март эйфория не покидала победителей. Первые проблески тревожного осознания появились только в мае: стали вдруг замечать, что народ вовсе не празднует, внутри масс слышно какое-то нарастающее бурление. Решили успокоить — дополнили состав Временного правительства представителями соцпартий. Не помогло. В июне случился июньский кризис, а в начале июля — провал наступления. Это уже была государственная катастрофа.
Правящая прослойка из-за своих же интриг начала стремительно распадаться, породив полный распад государственности. Перед Россией вставала новая реальность, которую раньше никто не замечал. Эта реальность была настолько колоссальна и чужда, что повергла в шок всех думающих людей.
Впервые царская Россия столкнулась с этой грозной реальностью в рамках обсуждения тех мер, которые получили название "столыпинская реформа". До этого долго и очень внимательно присматривались — кого же мы собираемся реформировать? Что это за "невиданная" основная часть населения — "крестьянство"?! Что оно из себя представляет, чем оно живет? Этот вопрос был поставлен в недрах царской бюрократии, которая после кропотливого и весьма высокоинтеллектуального изучения этого великого русского сословия выдала главный посыл — столыпинскую реформу в крестьянской среде проводить нельзя. Выяснили, что крестьяне представляют жизнь совершенно иначе, их понятие о жизни полностью противоречит имперскому гражданскому законодательству, которое было основано на римском праве, где частная собственность была корнем всего.
Как считал русский крестьянин, собственность (актив, который приносит прибыль) — не может быть приобретена за деньги. Собственность может быть приобретена, если в неё вложен труд. Например, если старший сын не участвовал и не вкладывал труд в участок земли, не способствовал приращению продукта, то он не имеет права его наследовать. По мнению русского крестьянина невозможно купить что-то за деньги, стать хозяином за богатство. Именно поэтому всех собственников заводов и фабрик крестьяне считали не собственниками, а дармоедами. Если ты купил актив за деньги, то ты становишься хозяином по имперскому гражданскому уложению, но в глазах народа ты не хозяин, а тот, кого и прибить — не грех, потому что ты поступаешь не по-божески.
Столыпин стремился ввести понятие частной собственности. Ему говорили — если мы резко внедрим частную собственность в народ, это затронет 1/10 часть населения, остальных мы только озлобим. Целые тома законодательства, основанные на кодификации обычаев русского крестьянства, учили, что в качестве переходного этапа нужна семейно-трудовая собственность. Если пойти по пути резкого внедрения частника — это закончится плохо. Все знали — волостной низовой суд работал с точки зрения того, что собственность создается трудом, а не покупкой. Это пытались сохранить царские бюрократы, которых Столыпин не слушал.
К лету 1917 года государственные власти были полностью деморализованы, и народ поступил так, как считал нужным — все достижения десятилетней столыпинской реформы за 3 месяца были сметены, и общество вернулось к своему состоянию до 1905 года. К этому никто не был готов — ни царское Правительство, ни общественники-либералы в лице кадетов, ни даже верхушка социалистических партий. Готовы были большевики, гениальный Ленин этот исход предсказывал.