Говорят, вид Земли с орбиты потрясает воображение. Наша планета кажется младенцем, царственно спящим в люльке Вселенной. Это рождает в душах космонавтов особого рода отцовскую нежность. Чувства тревоги и заботы. Согласитесь, по сравнению с этими впечатлениями экспортированная в космос психология захватчиков, "колонистов", экспансионистов кажется глупостью и недоразумением.
От Москвы до России
Савва Ямщиков
11 февраля 2003 0
Февраль, Михайловское, Псков
В обыденной жизни чудес не бывает. Свидетельства святости, даруемые Богом, — лишь зримые напоминания о вечности бытия, бесплотные знамения Творца, указующие людям пути к духовному совершенству. В обыденной жизни случаются озарения, ради которых стоит терпеть невзгоды, прощать несправедливые обиды, помогать оступающимся, верить единожды солгавшим.
Я пишу эти строки под впечатлением такого озарения, дарованного мне судьбой, еще не кончившегося, ублажающего мою душу, радующего мой глаз, заставляющего на эти мгновения забыть о мирской суете и обыденной скуке и тяжести повседневья.
«Мороз и солнце, день чудесный! » Сколь часто повторяем мы эти слова поэта к месту и не к месту. А сегодня я иду к его Михайловскому приюту сквозь мороз и солнце, когда-то увиденные им и воспетые на века. Дорожки пусты и уединенны впервые за десятки лет моих михайловских встреч. В доме поэта, обычно наполненном толпами туристов, озвученном рассказами экскурсоводов и восторженными репликами паломников — недвижная тишина. Так, видимо, было, когда хозяин в «день чудесный» уезжал в Тригорское, а Арина Родионовна, заботливо убрав покои своего любимца, уходила к себе в домик-баньку. Сразу разочарую читателя — никаких видений из прошлого в пустынном сем приюте мне не явилось. Внимательно вглядывался я в ставшие почти родными лица Сергея Львовича, Надежды Осиповны, Оленьки, Левушки. Может, и они смотрели, с каким благоговением склоняюсь я над книгами, написанными их одержимым Божественным вдохновением родичем. Единственный голос, услышанный в этой вековой тишине, принадлежал девушке-смотрительнице, не сумевшей сдержать своего восторга, навеянного морозом и солнцем, и разделившей его с единственным посетителем. Любезно помогла она мне спуститься по обледеневшим за ночь ступенькам Пушкинского дома, с крыльца которого открывались виды сразу и на застывшую Сороть, и на Маленец и Кучане. Рукой подать до Петровского, Тригорского, Савкиной горки — торжественных, нарядных, словно собравшихся отметить важное событие в своей жизни. Так оно у порога — это событие!
Десятого февраля в сто шестьдесят шестой раз помянет Россия убиенного драгоценного своего сына, а четырнадцатого числа отметит столетний юбилей человека, сохранившего для современников и потомков память о Пушкине.
Так было и так будет — дата смерти поэта и день рождения его родственника по духу Семена Степановича Гейченко станут вспоминаться в одной седьмице.
Тих и пустынен сегодня приют неистового Симеона (он ведь назван в честь Симеона Богоприимца, в день его ангела принимающего младенца Иисуса Христа). Останавливаюсь у веранды, некогда заставленной полчищами диковинных самоваров, снимаю шапку и повторяю только что прочитанные в Пушкинских покоях слова молитвы: «Сам, Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Семена в месте светле, месте злачне, месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь и печаль…».
А перед глазами летний псковский вечер 1971 года. Мы открываем выставку псковских икон, только что отреставрированных, чудом в те безбожные времена показанных в залах и галереях Москвы и Ленинграда. Во дворе Поганкиных палат праздничное стечение людей. С крыльца, заменившего трибуну, с восторгом любуюсь теми, кто пришел разделить с нами радость открытия. Митрополит Псковский Иоанн, в юные годы келейник опального патриарха Тихона; Семен Степанович Гейченко, хранитель Пушкиногорья; архимандрит Алипий, настоятель Псково-Печерского монастыря; Леонид Алексеевич Творогов, создатель Древлехранилища книг в Псковском музее, рыцарь русской науки, один из ее великомучеников; Иван Степанович Густов, первый секретарь Псковского обкома КПСС, так много сделавший для псковичей; Лев Николаевич Гумилев, великий ученый, приехавший заказать крест на могилу своей славной матери Анны Андреевны Ахматовой; молодые, мощные, уверенные в себе хранители древней Псковской архитектуры — реставраторы Всеволод Смирнов, Борис Скобельцын, Михаил Семенов; Петр Тимофеевич Фомин, профессор, а потом ректор Ленинградской Академии художеств, тонкий лирический певец пейзажей Псковщины. В толпе много приезжих из Москвы, Ленинграда, Новгорода, и среди них выделяется своей красотой и поистине гвардейской выправкой влюбленный в Псковскую землю, прославляющий ее в своих очерках Александр Проханов.