О садах Замоскворечья много писано. Раньше жалел о вытоптанных пустырях между домами: вот бы там насадить растения, а теперь и пустырей нет, и газонов нет, и посаженные московским генерал-губернатором кн. Долгоруким липы засохли, и знаменитого Марфо-Мариинского сада нет тоже . В саду обители, памятнике архитектуры, восстановленном и взлелеянном обитающими пока в Покровском соборе реставраторами, еще два года назад был маленький ордынский рай. Помню, удалось там побывать на экскурсии. Хорошо, что сделал несколько фотографий. Сада, повторяю, теперь нет, а есть глубокие рытвины, грязь, мятые банки из-под пива и чувство собственного бессилия. Замоскворечье "заказано".
ПАРК КУЛЬТУРЫ ЮРСКОГО ПЕРИОДА
Андрей Фефелов
25 февраля 2003 0
9(484)
Date: 25-02-2003
Author: Андрей Фефелов
ПАРК КУЛЬТУРЫ ЮРСКОГО ПЕРИОДА
"В своем разрастании город не волен…"— писал в середине ХХ века русский поэт Даниил Андреев. Это чистейшая правда. Но правда и то, что острейший градостроительный и гуманитарный кризис, в который, как в омут, погружен главный город России, есть результат определенного способа управления уникальным культурным, экономическим и социальным комплексом, имя которому — Москва.
Резкие, драматические повороты истории страны, случайные обстоятельства, а также дыхание разнородных стилей, эпох и общественных и политических тенденций превратили Москву в неповторимую и порой парадоксальную градостроительную структуру. Ее синкретичный, мозаичный характер стал притчей во языцех, отражен в шедеврах национального искусства. Но то, что происходит с городом сегодня, никак не укладывается в парадигму "неровного" развития Москвы. Некогда один из красивейших и сложнейших мировых городов испытывает удар за ударом, постепенно превращаясь в серую унылую агломерацию, лишенную прошлого и будущего.
Ранним утром, когда расклеится, треснет и рухнет стеклянная лужковская пирамида, придут сонные люди с мешками и метлами, соберут, вывезут на свалку оставшиеся от нее мусор и осколки. Но никогда больше не возродятся десятки старинных усадеб, особняков и зданий, что были уничтожены, стерты с лица земли, изуродованы и исковерканы за десять минувших лет. Никогда мы больше не увидим каменных палат XVII века, что стояли еще вчера на Софийской набережной, на Тверской улице или на Страстном бульваре. Их нет потому, что их снесли... Никогда не встретим домик оберполицмейстера в Столешниковом переулке (туда вызывался Пушкин для дачи показаний по поводу появления его рискованных стихов) и никогда не зайдем в дом Герцена в Сивцевом Вражке. Они также снесены. Не стало дома Сухово-Кобылина на Страстном. Своевременно сожжены дотла дома драматурга Островского, поэта Майкова и композитора Алябьева (последний дом одновременно являлся выдающимся памятником русского деревянного классицизма). Мы не положим цветы на низкий карниз окошка дома Есенина. Это потому, что к столетию поэта дом снесли, а на его месте появился бетонный новодел. Исчез с карты Москвы и "Соловьиный дом", где жил композитор Варламов, у которого останавливался в 1843 году великий Ференц Лист. После лета 2002 года нельзя уже пройти мимо главного дома усадьбы Трубецких на улице Усачева. Это старейшее деревянное строение Москвы было разрушено с попустительства московских властей, благо Александр Сергеевич Пушкин в 1829 году успел в нем отобедать в обществе историка Погодина (кстати, это уникальное здание, в качестве памятника архитектуры состоявшее под охраной государства, погибло вместе с прекрасно сохранившимися старинными интерьерами). В конце ХХ—начале ХХI века Москва лишилась творений гениев русской архитектуры: Баженова, Казакова, Быковского, Шехтеля, Мельникова.
Мартиролог убитых в последние годы московских памятников можно продолжить. Их уничтожено более 76. К тому же снесены сотни ценнейших объектов исторической застройки.