Но не Булатовым единым! Так, Ичитовкин Денис, задавая вопрос "Скоро бабушка придёт с работы?", обращается к темам, которые давно и бесперебойно разрабатывал Виктор Пивоваров с его многочисленными уютно-страшноватыми (!) "комнатами души". Здесь — то же. Обжитая, чистая кухня со светлой мебелью и тёплым светом кажется враждебной и неприветливой. Спокойствие. И в нём таятся призраки. Помещение видится ирреальным — как во сне, когда всё вроде бы на месте, но знакомый мир почему-то вывернут наизнанку. Нетривиально? Будоражит? Конечно. Внове? Нет.
Депрессивно-тревожный тон задан в зале "Город-фабрика". Это — поминальный плач по советской индустрии. Плач-стёб — как и положено в эру пост-постмодерна. Взгляд художника — отстранённый. Вненаходимость. На стенде читаем объяснение: "Город диктует ритм, и когда-то завод обострял его. Но что такое город после того, как из него ушло производство?". Жестокая быль Игоря Пестова — "Однажды на Проспекте непокорённых". Панорама города с многокилометровой промзоной. Безнадёга, темень, сумерки богов и людей. Где-то вдали — солнечный блики, но они лишь усиливают меланхолию. Правда, здесь не до меланхолии — город-ад исключительно фон, ибо на первом плане — особым, пулевым способом раздробленное стекло.
Не менее гнетущее впечатление вызывает работа Максима Каеткина "Летать": грустный пацан и его щенок рядом со ржавой ракетой-симулякром. С ходу ничто не предвещает слёз, а "детская" ракета — типичное сооружение во дворе, как песочница, горка и качели. Но во всём этом — тупик и пустота. "Не летают — и никогда уж не полетят", — как говорил один из персонажей Станислава Лема. В самом названии картины заключена колоссальная драма — желание без надежды. Ракета — ненастоящая. Более того — заброшенная. Одинокий ребёнок и столь же печальная собачка — неслучившийся Гагарин с неудавшейся Белкой-Стрелкой.
А вот и памятник эпохе. Снова стёб напополам с унынием. "Космозонд" Сергея Чернова — гибрид большущей консервной банки со спутником. Надрывный цинизм, как в романе Виктора Пелевина "Омон Ра", где космическая программа изображена как гигантская и при этом нелепо-лапотная афера. Вообще, на выставке довольно много картин, которые можно условно поименовать как "анти-соцреализм". То есть фон, детали, образы и темы (космос, заводские окраины, русская глубинка — например, у Владимира Мигачёва в "Периферии") совпадают с задачами социалистического реализма. Но! Всё это читается как покинутый, потерянный, разгромленный Рай. "Ковчег" Павла Отдельнова — серое бытие ЛЭПов посреди нескончаемой осени плюс ярко-синее сооружение. "ЛЭП-500 — не простая линия", — когда-то радостно выдавала советская радиоточка, и банковский клерк Дима Горин устраивал галантную пастораль на строительстве линии электропередач. ЛЭПы символизировали романтику и прорыв, а здесь всё как после ядерной зимы — последние свидетельства цивилизации. Или, как сказано в аннотации, "…мир покинутых вещей, собрание артефактов индустриальной культуры…".
Некоторые картины (особенно в разделе "Взгляд") поражают своей чарующей предметностью. Уже упомянутый Игорь Пестов творит утончённую игру света и… вкуса: в работе "Afterparty" он выписывает икебану из помятых пластиковых стаканчиков, одноразовых тарелок, вилок и мятой бумаги. Сочные капли не то сока, не то варенья создают взрывной контраст с белизной посуды и чернотой фона. В первый момент покажется, что это — великолепный торт-сюрприз, залитый взбитыми сливками и увенчанный вишнёвым джемом. Талантливый мастер умудряется писать отталкивающее — как вожделенное и манящее. Содержимое помойки оборачивается праздничной сказкой.