Проклиная все на свете, мы наконец-то добрались до столыпина. Таким же порядком бодро заскочили в вагон и забились в два купе-отсека, человек по 15 — 20 в каждое. Все оттирали щеки, "оттаивали", дышали на руки. Через некоторое время последовала сортировка по режимам: "общему", "строгому" и "особому". Являясь единственным не осужденным, я, соответственно, и был помещен отдельно в "половинный" отсек с двумя полками.
Немного отдышавшись, приготовился к шмону. Про шмоны на этапах я был наслышан. Конвоиры, как правило, пользуются полной зависимостью этапируемых и при желании имеют возможность ущемить их интересы даже в мелочах. Зэки, как правило, стараются как-то "подмаслить" конвой. Обычно отдают им сигареты. С моей стороны "жертвой" шмона стал тюбик зубной пасты "Колгейт", который приглянулся одному конвоиру — здоровенному башкиру. Воодушевив себя мыслью, что это приобретение подвергнет его к проведению более частых гигиенических процедур, я не стал огорчаться. Пощипав буханку хлеба, выданного в качестве дорожного пайка на Бутырке, съев всухую пакет макарон быстрого приготовления, я улегся на верхнюю полку. Наученный арестантским опытом спать в любом положении, при первом удобном случае и в любых условиях, долго я не ворочался.
Наутро я оценил — какое наслаждение может вызвать возможность смотреть в окно! (Следует сказать, что и тут "окном" высокопарно я называю фрамугу, открытую в моменты проветривания вагона от табачного дыма.) Понять это может только тот, кто три месяца провел в помещении без окон. Назвать окнами зарешеченные проемы, кроме того закрываемые подобием металлических горизонтальных жалюзи, заткнутые всяким хламом, не поворачивается язык. Выходя в коридор на утреннюю проверку, все подследственные как по команде обращают свой взгляд во внутренний двор. Ведь там растут деревья! А тут вдруг — целая лесополоса, снег, какие-то дали, чахлые полустанки, люди. Забытый, призрачный мир.
Затем решил перечитать полученные письма. Но вдруг внезапно и очень сильно разболелась голова. Любое резкое движение или перемена положения начали вызывать чудовищные болевые приступы. И тут я призадумался… Саратовские тюрьмы и зоны, вообще-то, пользуются дурной славой. Поэтому возможная встреча этапа в Саратове позволяла оценить московские проводы как доброе напутствие. В таком состоянии, с головной болью, скакать по рельсам и пулей залетать в автозак представлялось абсолютно невозможным. Болеутоляющих таблеток нет. Оставалось только старое арестантское средство — чифир. Кофеин, который в нем содержится, уменьшает просвет периферийной капиллярной сети, повышая артериальное давление, но зато расширяет сосуды головного мозга, снимая спазмы, являющиеся причиной головной боли. Чай у меня был в избытке, однако допроситься у конвойных кружку кипятка оказалось невозможным. Оставался единственный способ — съесть чай сухим. Да, именно так. Насыпав полную горсть крупнолистовогого чая, я еще пару секунд посомневался, что важнее: сохранить желудок или ребра? Желудок был принесен в жертву. По вкусу чай был похож на пыльное прошлогоднее сено. Стоически умяв все и запив водой, я стал ждать результатов. И оказалось — не зря! От головной боли остались лишь воспоминания.
Приближался вечер, а с ним и цель путешествия. Морально приготовился к суровой гостеприемке. Однако все произошло на удивление просто. Автозак подогнали вплотную к вагону, через несколько секунд я уже сидел в знакомой и умиротворяющей темноте его утробы...
Из автозака выводили последним. В абсолютно спокойном и расслабленном темпе я прогулялся по двору до указанной двери. В освещенных коридорах Саратовского СИЗО — тишина и подобие ремонта. Снова процедура сверки анкетных данных. Затем конфузная, но необходимая, процедура проверки у врача. Она даже обрадовала, поскольку позволяла надеяться, что у соседей по нарам не будет гниющих язв, чесотки и вшей.
После медицинского осмотра закономерно последовал шмон. В отдельном помещении старший лейтенант попросил сначала снять все вещи для досмотра. Я привычно хамлю: "Старшой, ну ты что, хочешь, чтоб я простыл? Сначала врач, потом ты… Холодно же!" Удивительно, но он не реагирует на немыслимую вольность в обращении. К сотрудникам милиции полагается обращаться либо "гражданин начальник", либо по званию опять же с приставкой "гражданин". (Как я потом убедился, в Саратове это строго выполняется.)