Глядя на эти свешниковские работы, я понял следующее: в России после завершения шестидесятых годов наступила новая, очень особая, очень странная эпоха. Это было время иссякания, сворачивания смыслов. Взамен рухнувшей в 1956 году военной, римской, державной, красной мистической идеи пришёл период эйфории, иллюзий и сладостных утопий. Но потом мыльный пузырь "оттепели" лопнул, и на просторах великой страны воцарился величайший идейный вакуум. И эта сумеречная пустота, эта духовная неопределённость моментально заполнилась скользящими демонами. То были годы страшные в своей космической неопределённости. Даже залихватский вульгарный хрущёвский порыв "обогнать и перегнать" казался чем-то сущностным на фоне сгустившейся пустоты поздних советских лет. Это состояние очень остро почувствовал Мамлеев, именно это выразил в своих графических фантазиях Свешников.
Страна обладала огромными ресурсами. Она могла успешно вести локальные войны по всему миру, у неё была мощнейшая армия, колоссальная промышленность, отлаженная инфраструктура. Но что-то ушло безвозвратно, отлетел дух, исчезло главное, и бронебойная советская система начала работать вхолостую. Возникла всепоглощающая скука, ощущение бессмысленности происходящего. И в пустоту исторического междометия беззвучно заполз ад.
Ад, который потом с визгом и гоготом вырвался на поверхность в Перестройку, разлился обжигающей лавой в 90-е, который до сих пор чадит и копытит по городам и весям Отчизны, цепляется своими когтями за наши души и не хочет сгинуть, пропасть, исчезнуть, втянуться снова в чёрный тихий омут Царицынского пруда.
Бесы — эти невидимые сущности (а вовсе даже не либералы-предатели, не мерзавцы-аппаратчики и не олигархи-кровопийцы) — символизируют обвал и падение нашей цивилизации. Это отлично понимал и даже видел внутренним оком художник Борис Свешников — сей таинственный соглядатай невидимых сражений.
Белый кот на воеводстве
Белый кот на воеводстве
Татьяна Воеводина
2 февраля 2017 0
Эту историю я услышала на экскурсии в Суздале. Весной 17-го года в этот старинный городок приехал кто-то из Питера и рассказал, что там "царя скинули". Обыватели перво-наперво побили приезжего, а потом сдали городовому, который и препроводил его в каталажку, чтоб тот охолонул и не болтал непотребное.
Экскурсовод своим рассказом хотела показать, насколько захолустным стал Суздаль — когда-то столица важного княжества. А показала другое: простой русский человек желает жить при царе. Царь — это надёжа, защита, опора. В том числе умственная, нравственная: не зря про пустого человека говорят "без царя в голове". Любит, любит народ царя и никогда не говорит и не думает о нём плохо: это бояре злые, а царь — за народ. А когда царя нет, переносит на первое лицо в государстве это — религиозное, по сути, — отношение. Оно совершенно иррационально, поскольку вера вообще иррациональна.
Народ хочет, чтобы царь правил от имени высшей силы. Он — помазанник Божий. Если нет этой высшей санкции, для русского человека такой правитель — не царь. Высшая сила бывает разная: Бог, коммунизм, но она должна быть.
Все эти республиканские ценности, первое лицо как "наёмный менеджер", вроде гендиректора в акционерном обществе, — это кружковые интеллигентские увлечения, возникшие, как во времена декабристов, от праздности, малого знания жизни, соединённого с несварением западной мудрости.
Можно "скинуть" царя, но не потребность в нём. Она — живёт. Первому лицу у нас принято приписывать всё: и хорошее, и плохое, что только ни есть в жизни. Главное, ему принято приписывать такую власть, которой никто вообще не обладает в принципе. На самом деле никакой властитель никогда и нигде не обладал абсолютной властью: он вынужден считаться с таким количеством обстоятельств, что почасту коридор его возможностей крайне узок. Но это на самом деле. А в монархическом воображении наших людей — он может всё. Любопытно, что так считают и хвалители, и ругатели. Ругатели проявляют тот же самый монархизм, только со знаком минус: они верят, что власть первого лица — абсолютна, и главное — сменить неправильное первое лицо на правильное, и всё дивно изменится. Забавно, что так рассуждают многие прогрессисты и либералы-западники. Впрочем, что удивляться: русские же люди. На вид прогрессист, а поскрести — монархист.