Обложка, надо сказать, оформлена с большим вкусом — по белому холодному матовому снегу танцуют свой брачный танец журавли, но! за ними безлистная тёмная размытая чаща, тревожная, будто будущее несчастье, и, как напоминание о неутомимо текущей в жилах всего живого крови — вьётся живая воздушная алая лента. Почему мне стало так неуютно? И теперь меня настораживает блестящая чёрным лаком неумолимая, тяжёлая, словно надгробный гранит, рублеными буквами надпись «ВОТ МЫ И ВСТРЕТИЛИСЬ». Наверху колючим курсивом Андрей Бычков и красным по вертикали: рассказы . Поворачиваю книгу и встречаюсь с пронзительными глазами автора — он глядит в самые мои зрачки, а что это сияет над его лбом? Лезвие настоящего меча? Не всё так просто, оказывается!
Давайте раскроем эту непохожую на другие книгу и пробежимся по её неспокойным странным страницам. Случайно или не случайно в ней двадцать два рассказа, довольно магическое мастер-число, верно? Мне не лень перечислить рассказы, смакуя каждое слово: «Права человека», «Голова Брана», «В бешеных плащах», «Тапирчик», «Прогулки на катере», «Грядущее и навязанное», «Гог Ван», «Нано сапиенс», «В разрывах листвы», «Время проекций», «Блиссамбо», «Машина Джерри», «Ничья вина», «С тех пор», «Яйцо», «Тайцзи», «Имя», «Русский рассказ», «До двенадцати дня следующего воскресенья», «Белая линия», «Марио», и заключительный, окончательный без обжалования рассказ, давший название всей книге — «Вот мы и встретились».
Не пытайтесь представить себе по названию, о чём пойдёт речь в рассказе! Ни за что не угадаете! Кажется иногда, что автор просто глумится над читателем — ты хотел что-нибудь светлое про низкое закатное солнце, заглядывающее сквозь резную листву в твоё лицо? Как бы не так! Нна! Получай! Мало тебе? На тебе в живот раскалённое лезвие! Хочешь про любовь, про взаимопонимание и взаимопроникновение, про доверие, про незримую связь мужчины и женщины? Нна! Получай сладкие пытки и любовь до смерти, смертельную любовь! Всё как в жизни — ты ждёшь от неё высоких порывов и удивительных открытий, а получаешь боль и страдания.
Автор любит коварно заманить наивного зазевавшегося читателя туманными намёками и таинственными образами: «Это были странные коридоры — длинные и исковерканные, по которым они иногда неслись вверх тормашками, а иногда не двигаясь, летели, не перебирая ногами, как будто их что-то несло. Несло, то разводя, то снова сближая, и тогда они мчались бок о бок, под руку, оба в чёрных велюровых фраках, белых сорочках с жабо и с манжетами в виде кинжалов. И их набриолиненные виски сверкали в темноте» . И ты, завороженный красотой картинки, доверчиво следуешь за автором, трепеща от предвкушения удовольствия от лихо закрученного сюжета, следуешь за ним неотступно, и тут он заводит тебя в лабиринт, ты мечешься, бежишь запутанными тропинками, падаешь, сбиваешь в кровь колени, а вместо выхода оказываешься в тупике, лицом к лицу со своим испуганным отражением, с тревогой вглядывающимся в собственные лихорадочно блестящие зрачки. Или приводит тебя к месту казни или месту странного убийства, к непонятной и пугающей пыточной машине. Или это не зеркало? Скорее портрет, только откуда он знает, кто я, как я выгляжу, что я знаю? Откуда он знает про меня эти подробности, эти мои секреты, мои зажившие и незажившие раны? Откуда он, например, знает, что мой папа был похож на жирафа? Откуда он знает, что в детстве я смотрела на солнце, пока оно не начинало мигать подвижным черным кругом, скрывающим золотую монету яркого диска? Откуда он знает про белую деревянную линейку и про белый …? И про снег белых яблоневых лепестков? И про тонко отточенный карандаш, доведённый на шкурке до остроты иглы? Откуда он, чёрт возьми, это знает?! Как он так пишет, чёрт, будто влез в мои мысли и говорит, говорит, вводит в транс, околдовывает, морочит, гипнотизирует, говорит, говорит и выковыривает малюсенькой на длинной ручке ложечкой из моего мозга самые забытые впечатления, самые сокровенные, ещё даже не вылупившиеся мысли.
Он пишет будто десяток гениальных писателей с разными стилями. То он пишет как Джойс, изливая мысли, будто меня рвёт ими, то пишет как Толстой, самый настоящий Толстой. Да и сам автор в в своём манифестационном рассказе «Права человека» так и написал: