И, наконец, Германн. По паспорту — Андрей (Иван Янковский). Талантливый и безупречно сложенный певец. Его, как водится, не выносит худрук театра. Понятное дело, не за утончённую красу юности (в опере это даже не бонус), а за уникальный голосище, от силы которого взрываются лампочки. Вспоминается шедевр Жерара Корбьо "Фаринелли" (1994) о легендарном итальянце XVIII столетия, вводившем публику в экстаз и обморочное состояние. Там — обмороки. Здесь — лампочки. Андрей хочет петь Германна и — быть Германном. По сути. Чтобы сам Станиславский восстал из гроба и крикнул: "Верю!", надо стать азартным. Это стоит очень дорого. Примерно как Германну. И неизвестно — кому хуже. Тёплого дурдома не будет. Но для начала надо бросить Лизу-хипстера и стать любовником Графини. В пушкинском первоисточнике всё только намечалось: "Представиться ей, подбиться в её милость, — пожалуй, сделаться её любовником…". В наши дни всё проще, да и Графиня — свежее. И коварнее той, пушкинской. Финал всему действу не определён, хотя и печален. Магии — ни малейшей. Всё — деньги. Андрей поёт Германна гениально. Потому что прошёл этот путь. Он понимает, каково это: "Пусть неудачник плачет, кляня, кляня свою судьбу!". С зачёсанными назад волосами, весь в чёрном, он карикатурно смахивает на Хельмута Бергера — возможно, так и было задумано.
…У каждой киноэпохи — своя "Пиковая дама". Есть две дореволюционные немые ленты — киноведы спорят, какая из них ярче: экранизация Петра Чардынина (1910) или работа Якова Протазанова (1916). Оба фильма — типичны для старого доброго синематографа: набор сцен-картин, страстные заламывания рук при полном отсутствии психологизма, ярко подведённые глаза, бледные физиономии. На мой взгляд, протазановский вариант гораздо тоньше соткан. В те времена фильмы создавались быстро, чаще всего халтурно и относительно дёшево. Более того — кино считалось низким жанром, в отличие от театра.
В военную мелодраму "Воздушный извозчик" (1943) включена тема постановки "Пиковой дамы": главная героиня должна петь Лизу, а её ухажёр — Германна, однако певица влюблена вовсе не в лощёного тенора, а в немолодого лётчика. Людмила Целиковская в парике и старинных фижмах поёт: "Как тихо веянье эфира по водам / И гибкой ивы трепетанье, трепетанье в тиши ночной". В зале — мужчины в форме; возлюбленный пилот — в небе, воюет с фашистами. Привычное для сталинского Большого Стиля: советская культура берёт всё лучшее из кладовых памяти, создавая новые шедевры. Изысканность, эстетическая одарённость, возвышенность нового человека. Отсюда переплетение войны и галантной музыки. "Пиковая дама" здесь — штрих и необязательная виньетка. Никакой мистерии замысла — на этом месте могла быть "Иоланта", "Чародейка" или "Евгений Онегин". Важно было показать преемственность Красной Империи.
На рубеже 1950-х—1960-х годов становятся популярными экранизации опер. Не избежала сей участи и "Пиковая дама" (1960) с Олегом Стриженовым в роли Германна (поёт Зураб Анджапаридзе). Эти киноленты служили образовательно-дидактическим целям: популяризировали классические сюжеты в лёгкой, удобоваримой форме. Вариация на тему "Пиковой дамы" 1982 года — прекрасный образец интеллигентской стилистики 1970-х—80-х годов. Аристократичная, барственная Алла Демидова, фланируя по анфиладам, читает пушкинский текст, который потом оживает и вспыхивает. Появляется карточный стол, шандалы, Чекалинский, спальня Графини, бедная Лиза, холодный воздух старого Петербурга. Неспешность. Умиротворение. Так называемый брежневский Застой, когда всё казалось "навсегда", и мы смиренно ждём наступления Коммунизма. От съезда к съезду. Из года в год. И николаевская эпоха в "Пиковой даме" видится такой же успокоенной и вечной: едут кареты, устраиваются балы, девушки ждут выгодного замужества, картёжники сходят с ума…
В каждой из экранизаций — будь то оперный сюжет или пушкинский первоисточник — отпечаток времени. Работа Павла Лунгина — своевременна. Отражает текущий момент. София Майер, поучая Андрея-Германна, констатирует, что "Пиковая дама" — о деньгах, которых мы все жаждем. И о сексе. Можно возмутиться и заорать: "Грязные руки прочь от самой мистичной и непостижимой вещи дорогого Александра Сергеича!". Можно. А потом — оглянуться. Поговорить с людьми. Пробежаться по блогам. Заглянуть в прессу. Понять, что сейчас это так. Деньги и секс. Вам скучно? Мне тоже. Поэтому версия Лунгина — это триллер без мистицизма, зато с полными чемоданами баксов. "Гламур и дискурс", — как утверждал Виктор Пелевин. "Я… считал, что "дискурс" — это что-то умное и непонятное, а "гламур" — что-то шикарное и дорогое. Ещё эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине". Карточные игры, уголовщина, дрязги, шик-блеск-красота. Кино не для попкорна. И никакой потусторонности.