— Скромно живете,— заметил я осторожно.— И кого карали набитые дилерами, риэлтерами, мерчандайзерами и букмекерами "Боинги"?
— Мир чистогана — буржуазный либерализм. Он уже пережил свой героический период и теперь погрузился в упоительный комфорт, отказавшись от прививки опасности, от глотка радикально иного бытия. В результате мы видим прискорбное измельчание духовного рельефа — исчезли чистые состояния души, вроде подлинной радости, истинного гнева, одержимой ярости. Вместо этого все залито какой-то окрошкой, мешаниной, суррогатом чувственности, который уже плохо поддается делению на фракции. При этом остальной мир, другой мир, в котором жив еще дух опасности, по отношению к этой размазне выступает, едрена вошь, как "неправильные пчелы" по отношению к Винни Пуху: вместо того, чтобы усладить медом, он по самое здарасьте вонзает бестрепетное жало ему в сопатку. Взгляните: опробовав тактику легализации правонарушений на геях, либералы собрались уже узаконить преступность как таковую, но тут, как назло, терроризм небывалых масштабов переходит на территорию оплота самого либерализма с его гуманистическими бреднями. И тогда, как чистое состояние души, появляется страх. Теперь уже сложно объяснить цивилизованному человечеству, что если вор хочет красть — пусть крадет, а если бомбист хочет взрывать — пусть взрывает, ибо и тот и другой имеют право на свободную организацию досуга согласно своим природным склонностям.
— Что вы имеете в виду?
— Простите?
— Ну вот, вы говорили про легализацию природных склонностей.
— Ах, это... Видите ли, пока на сцене идет успешная борьба за утверждение прав всякого бабья, национальных и других меньшинств, инфернальных конфессий и отмотавших срок злодеев, за кулисами разыгрывается куда более значительное действие. Идет серьезная работа по размыванию границ уже, простите, между существом и личностью. Диснейленды, компьютерные игры, Голливуд совместно и поодиночке успешно решают задачу по одомашниванию всего дикого. Добрые грызуны, монстрики, динозаврики охотно ведут с нами задушевные беседы, предлагая обсудить свои животрепещущие проблемы. Так исподволь готовятся условия к беспечному общению с радикально другим.
— Но это же сказки. Что тут плохого?
— Судите сами. Сейчас для западного общества ничего радикально другого в иных культурах уже не осталось: мумии жрецов лежат в музеях, утыканные перьями индейцы стоят привратниками у дверей мотелей, шаманы камлают в концертных залах, а потомственные колдуны в Тенетах обещают вам вернуть любимых по запаху и по отпечатку пальца исцелить от грыжи. И очень жаль, до слез жаль, что перевелись на свете динозаврики — такие были обаяшки, не то что современные фаллоцентристы, мясоеды и другие сербы.— Сергей смахнул с век невещественные слезы.— Да что там говорить — уже есть признаки взаимопонимания с вампирами. Кинопродукты нам наглядно объясняют, что вампиры ни в чем не виноваты, им просто хочется горячей кровушки, они так устроены, и наверняка проблему, отбросив эти ужасные осиновые колья, можно решить любовно, ко всеобщему удовольствию.
— Но ведь язычники шли дальше — они персонифицировали стихии, реки, горы и вообще все елки-палки.
— Но при этом они бестрепетно убивали своих Горгон и Минотавров. Даже считали это дело вполне героическим. А смысл современного гуманизма состоит именно в том, чтобы пожалеть заточенного Минотавра, накормить его и вывести из лабиринта. Что говорить — на свободе Минотавр прокормится сам.
— Странный способ борьбы за чистоту гуманистической идеи.— Я имел в виду падение нью-йоркских башен-близнецов, и Абарбарчук-Курехин меня понял.
— Зато эффективный. Напуганные янки, взгрев всех подвернувшихся под руку плохих парней, одновременно перешли к мерам повышенной предосторожности. Страна погрузилась в атмосферу подозрительности и опережающего опасность страха. Что это значит? Это значит, что цель достигнута — враг деморализован и поставлен на колени. Отказ от достигнутого уровня свободы, повседневного комфорта и, если хотите, привычной беспечности в каком-то смысле соответствует требованию о безоговорочной капитуляции...