Одним фактом суда, сродни процессу над Георгием Димитровым в фашистской Германии 30-х, власть, на свою голову, обрекла Эдуарда Лимонова на то, чтобыиз писателя окончательно превратиться в политика. Все рукописи заброшены, натренированный воспоминаниями в тюрьме стихов Шарля Бодлера и Велемира Хлебникова, ум начинает работать в другом, аналитическом и более прагматическом направлении. Кому суждено геройски на баррикадах погибнуть за Идею (кажется, об этом мечтал в своих статьях Лимонов), не дано банально сгнить в тюрьме. Даже в саратовской.
Тираны мира, чиновники "партии власти", трепещите! Вам на смену идет несломленный, закаленный тюрьмой, и только окрепший духом в борьбе Эдуард Лимонов.
ВОСХОД НАД ВОКЗАЛОМ
Денис Тукмаков
8 июля 2003 0
28(503)
Date: 08-07-2003
Author: Денис Тукмаков
ВОСХОД НАД ВОКЗАЛОМ
Да! В то утро подъезжающий вождь еще только скручивал матрас и сдавал постельное белье проводнику, а весь встречающий Павелецкий вокзал уже был залит, вскипячен, ослеплен радостным палящим лимонным солнцем. И хотя повсюду видны были лишь дождь, мокрый асфальт и мрачные лица гостей столицы, невидимое солнце играло на каждом. Сотня красивых нацболов, прятавшаяся от дождя в павильоне вокзала, была эффектно освещена и выделена из темно-серой толпы прочих встречающих. Их партийные значки пускали зайчиков, а свернутые до поры знамена светились, точно мечи из "Звездных войн". Всё подходившие партийцы были видны издалека — их безошибочно отличал веселый огонек в глазах и светлый нимб над головами. Яркий свет отражался на лысине Василия Ивановича Шандыбина, пришедшего встретить друга. Виктор Имантович Алкснис спасался от солнца в шикарных черных очках, но они мало помогали. Писатель Шаргунов сам был как солнце — на его ослепительно белый костюм нельзя было смотреть, не щурясь. Все так и сверкало — вспышки фоторепортеров, золотые зубы у мельтешащих пожилых провинциалок, бутылки пива у прибывших в столицу волжских мужиков, наушники у снующих вокруг комитетчиков, рации в руках у страдающих от несанкционированной встречи вождя милиционеров.
Надо было видеть этот чинный кортеж встречающих, прежде чем вся эта масса в беспорядке высыпала на перрон. Все стояли дружно в ряд. Впереди, никому не уступая ни пяди земли, выстроилась кавалькада носильщиков, запряженных в хромированные тележки. За ними — очередь совершенно далеких от нацболовского праздника граждан, встречающих кто тещу, кто любовника, кто жертву. Потом — клокочущая масса "лимоновцев" — ни один не мог выстоять на месте дольше десяти секунд, то и дело вливаясь во всеобщее броуновское движение. Центром их притяжения было ядро кортежа в лице Шандыбина, Алксниса и Владимира Бондаренко — этот триумвират стоял незыблемо, не сходил с места, организовывал пространство, превращая его в космическую троесолнечную систему. К нему липли репортеры, жаждущие автографа зеваки, докапывающиеся менты, очарованные девушки и сумасшедшие. На задворках пышного кортежа располагались люди, пребывающие в пограничном состоянии сознания: в то утро они бессовестно променяли миг встречи вождя на поиски благодатного пива. Обрамляли это шествие, пока стоявшее на месте, разнообразные личности. Тут мороженщица, позабыв про свою открытую тележку, развернулась на 180 градусов и вперилась в благородную фигуру какого-то нацбола. Там бомж словил удачу, наткнувшись на целую плантацию пустых бутылок, и лицо его было счастливо от всеобщего торжества. Вот какая-то бабулька из первых рядов, демонстративно отвернувшись от центра притяжения, ругала Шандыбина приличными пословицами и все повторяла: "Я так и предполагала, вот только размер его себе не представляла". Вот представитель власти с видом хозяина подошел к партийцам, потребовал справок, разрешений, паспортов и прочего, тут же был окружен заботой, снабжен ответственным человеком с кучей документов в руках и отправлен с глаз подальше в свою кутузку. Всё дышало, жужжало, маялось в ожидании, а Лимонов тем временем, миновав МКАД, глядел в окно на Москву и прикидывал, где тут в следующий раз расположить баррикады, явки, патрули…
Поезд "Саратов-Москва" показался вдали, и вся разноликая блистательная толпа торжественного кортежа, немедленно нарушив ряды, с воплями и грохотом ринулась на нужную платформу, заволокла ее всю, потекла к предполагаемому месту пятнадцатого вагона. "Наше имя — Эдуард Лимонов!!! Наше имя — Эдуард Лимонов!!! Наше имя — Эдуард Лимонов!.." — рванула звуковая бомба в центре Москвы. Тесно было, как на перроне, с зонтами здесь делать было нечего, развернутые флаги и транспарант, как переборки, сдерживали людское давление, не давая кортежу разлететься в клочья. Поезд уже близко, последние лихорадочные приготовления, кто-то страдает над предательской оберткой "шампанского", кто-то потерял очки — их уже раздавили, кто-то решил, пользуясь случаем, сигануть под колеса… Несчастные репортеры с нелепыми складными лесенками в руках рьяно пытались продраться сквозь живой лес туловищ и конечностей, чтобы исполнить свой профессиональный долг и первыми обосрать вождя в новостной передаче родного канала — но их не пускали и скидывали за борт. Наконец, под всеобщий гул и стук сердец, поезд подплывает и замирает. Тихо… Дверь открывается… Выпорхнула спешащая домой москвичка… Тишина… Вот он! Вождь! Выходит! Свободен! "Здравствуй, Василий Иванович!" — произнес с правильной интонацией Вождь и, словно муравьиная царица, влился во всеобщую жизнь и ликование, не растворяясь, однако, в нем.