"…"Христос был первым революционером" — высказывание затёртое, как левыми атеистами, так и некоторыми христианами. Первым Он не был, в той же Библии есть примеры бунтарей. Дело-то в том, что для верующего это является определением Бога, а не исторического персонажа или одного из великих, религиозных учителей. Если революционность присуща Христу, или, тем более, она Его важная характеристика, то для последовательного христианина это вопрос жизни (в смысле как прожить), а так как речь идёт о революции, а не о эстетических пристрастиях, то, возможно, и смерти. Для меня основной пафос Христа — это любовь, свобода и мужество. Настоящий Христос — опасен, разрушителен для системы. Оболгав, обстебав Господа моего,— сопливыми, пошлыми открытками, скомпрометировав Его отождествлением с собой, они сделали Его богом тупых домохозяек, старушек и провинциального буржуа. Система, обуржуазив Христа, сделала Его безопасным для себя.
Всё Евангелие пронизано жаждой правды (в том числе и социальной) и неприятием обывательских, буржуазных ценностей. Не является для Бога целью получше обустроить быт человеку и для человека не должно являться высшим благом получше устроиться, человек не рыба! "Их бог брюхо" — краткая и точная новозаветная характеристика общества потребления. И власти такое общество — то, что доктор прописал, оно управляемо, трусливо, предсказуемо. В Евангелии жизнь и душа — синонимы. О пропитании человека-души Бог позаботится (это и необходимо, потому как ЧЕЛОВЕК не может рвать кусок из рта ближнего своего), а человек-брюхо и не нуждается в Боге, он о себе позаботится, он другого не умеет, он может и это умеет плохо, но другого он просто не знает!
Я не верю в Христа, полезного обывателю.
("Лимонка").
Перечислим, в заключение, ещё раз некоторые отличительные черты подвергнутого нами выше краткому исследованию апокалиптического Огненного Православия. Первое — наличие действенной огненной инициации. Нелишне присовокупить к преждеписанному повествование о таковом посвящении в изложении св. Симеона Нового Богослова. Сей святый муж извествует: "И сказал он (старец Симеон Благоговейный — духовный отец св. Симеона — Р.Б.): "Подойди, чадо, я отведу тебя к Богу". Я же от великого неверия ответил ему: "Какой знак покажешь ты мне, чтобы убедить меня?"… "Огонь,— сказал он,— разожги великий, дабы я вошёл в него, и если не останусь неопалённым, не следуй за мною!". Слово это поразило меня, я сделал приказанное, и разожжено было пламя, а он встал внутрь него. Целый и невредимый, он и меня приглашал туда. "Боюсь, владыко,— сказал я. — Я — грешник". Он вышел из огня, подошёл ко мне и облобызал меня. "Чего ты боишься,— сказал он мне,— отчего ужасаешься и трепещешь? Велико и страшно это чудо, но ты большее этого увидишь". "Я в исступлении,— сказал я. — Господин, приблизиться не дерзаю к тебе… Ибо я вижу, что ты человек, превосходящий человека, и не дерзаю смотреть на тебя, которого огонь почтил"…". Второе — жизнь "бурная и мятежная". И как следствие — напряжённо-враждебное, вплоть до "анафем", отношение с "церковным" официозом, с клерикальной бюрократией. Достопримечателен аналог с Житием только что воспомянутого св. Симеона Нового Богослова, чьё отношение к современному ему епископату было гиперкритическим (епископат, кстати, платил ему тем же) и чьё нарочитое почитание официально так никогда и не канонизированного (зато "почтенного огнём"!) старца Симеона Благоговейного навлекло на него канонические прещения и гонения со стороны "князей церкви", воинствующих профанов… Как всё это похоже на современные коллизии с неофициальным почитанием св. Царя Иоанна Грозного! Как здесь не повторить, что для черни, для духовного плебса (пусть и напялившего на себя обсыпанные драгкамнями митры и саккосы) "нет ничего смешнее подобных вещей"… Для посвящённых же в таинства Огненного Православия, поистине, не "темны" слова ветхозаветного эллинского богослова Гераклита Тёмного: "на огонь обменивается всё, и огонь на всё".