Неизвестно, кто уж там "наверху" сумел принять и воплотить в жизнь такое решение — ведь о так называемой "русской партии" в ЦК мы еще и доныне знаем не так уж много — но перемены уже довольно скоро стали проявляться вполне реально. На страницах "Комсомолки" возникли новые рубрики, направления, темы четкого патриотического содержания, постепенно теснившие ее традиционный "абстрактный гуманизм" — или, как сказали бы теперь, "общечеловеческие ценности" — многие из певцов которых вскоре ушли в "Литературную газету" и другие близкие им издания. А на освободившееся поле новый глава "Комсомольской правды" решительно выводил свою команду, пригласив в нее и кого-то из вчерашних коллег по издательству, и просто интересных ему людей, созвучных по духу и взглядам.
Несколько раз приглашали поработать какое-то время в различных отделах и меня — видимо, на "смотрины" в свете всё того же кадрового обновления центрального аппарата газеты. Я приезжал из Донецка в Москву, ближе узнавал редакцию, знакомился с ее новыми сотрудниками: Юрием Медведевым, Валентином Свининниковым, с молодыми (ныне, увы, уже навсегда ушедшими) Сашей Кротовым и Лешей Владимирским, узнал, наконец, лично автора блестящих критических выступлений Вадима Цекова. Ближе познакомился и с самим Валерием Ганичевым: он не раз приглашал меня в кабинет, расспрашивал о журналистской и поэтической работе, посмотрел мои первые книги, предложил издать отдельно один большой очерк, опубликованный перед этим в газете. Однажды познакомил — и навсегда подружил — с пришедшим как-то к нему Егором Исаевым, одобрил мой замысел написать работу о любимом "Василии Тёркине" для рубрики "Вечная книга", дал "зеленую улицу" не только моим статьям и заметкам, но и стихам на полосах "Комсомолки", что прежде, при устоявшемся там круге "золотых перьев", было для провинциала делом непростым. С его же легкой руки я попал на очередное Всесоюзное совещание молодых писателей, освещал его ход в газете и сам участвовал в интереснейшем семинаре Владимира Фирсова и Геннадия Серебрякова. Больше того, на этом совещании я и был, так сказать, замечен столичными мэтрами и как поэт, и как молодой сатирик. Петр Краснов — в жанре прозы, а молодой Владимир Бондаренко из Карелии — по части литературной критики.
Потом я опять возвратился к себе в Донецк, продолжал, как положено, поставлять для газеты статьи о шахтерских рекордах и комсомольских стройках — пока однажды вечером, продиктовав стенографистке Кате Благодаревой очередной репортаж, не услышал от нее: — Минутку, с тобой хотел поговорить главный редактор. Соединяю.
— Евгений,— сказал Ганичев сразу после приветствия,— до нас тут дошли слухи, что вы приняты в Союз писателей СССР. Это так?
— Да, такое решение приняли в Киеве, а Москва недавно его утвердила.
— От души поздравляю и очень этому рад. Теперь у меня есть все основания вести речь о переводе Нефёдова на работу в редакцию, в Москву. Если нет возражений — ждём. Собеседование в ЦК комсомола — с будущей недели.
Так я оказался в столице, которая, правда, давно мне была не чужой, поскольку когда-то я здесь окончил журфак Университета. Поселила редакция, как обычно, в гостинице "Юность", и начались эти самые собеседования с комсомольскими инструкторами, всяческими завсекторами, завотделами и даже секретарями ЦК. К вечеру приезжал в редакцию, рассказывал там, насколько долгая и формальная это процедура, и Ганичев раз-другой звонил кому-то насчет того, чтобы дело шло поживее...
Тем не менее, "вопрос решали" около месяца, и когда я пришел, в конце концов, руководить отделом литературы и искусства "Комсомолки", как того и хотел Валерий Николаевич,— сам он, проработав в ней лишь несколько лет, уже собирался ее покидать. Причем — и я был в этом уверен — не без стараний со стороны тех, кого в свое время слегка потеснил, расставляя здесь новые кадры...
Во всяком случае, как-то очень уж странно и фатально совпал неожиданный звонок в редакцию самого(!) Брежнева (а такие вещи редко бывали спонтанными — они, как правило, умело кем-то "организовывались") с моментом краткого отсутствия Ганичева в редакции, поскольку ему понадобилось на день-два слетать по творческим делам за рубеж... Генсек похвалил какую-то публикацию полугодичной давности, но, видимо, уязвился отсутствием у трубки того, кого он лично хотел осчастливить своим вниманием. Впрочем, это была лишь одна из версий на "этаже", но не секрет ведь и то, какие "длинные руки" были у людей, которые так и не смирились с проникновением в их многолетнюю вотчину "этих славянофилов"...