Что же, однако, случилось?
А случилось то, что не раз уже случалось и в других журналах и с другими авторами, да и с издателями тоже, в том числе и с моим добрым другом Валерой Ганичевым.
Некий сверхбдительный товарищ, подвизавшийся в верхах, обнаружил в заключительных главах романа страшные, с его точки зрения, прямо-таки ужасные места, и, отчеркнув их, как водится, красным карандашом, что есть духу помчался к одному из помощников Генерального секретаря. К моему счастью и счастью Ганичева, тот оказался человеком благоразумным или просто человеком. Прежде чем доложить Л.И.Брежневу, он решил прочесть весь роман сам, и не только вторую его книгу, но и первую, вышедшую несколькими годами раньше. Таким образом, и он, бедный скрупулезно читал мою "Ивушку" вместо того, чтобы праздновать все праздничные дни. Читал сверхвнимательно и не отыскал в ней крамолы.
Какие же все-таки места испугали высокопоставленного псковского чиновника? Давайте-ка и мы глянем в них.
Один из героев книги, первый секретарь райкома, "глянул краем глаза в зеркало, увидел в нем исполосованное вдоль и поперек морщинами лицо, как бы отыскивал среди морщинок ту, может быть, самую глубокую, которую привез из Москвы в 1956 году. Вспомнил при этом, что вчера, передавая дела, перекладывая на полках газетные и журнальные подшивки, наткнулся нечаянно на правительственное сообщение от 6 марта 1953 года, прочел последний абзац: "Образовать Комиссию по организации похорон Председателя Совета Министров Союза Советских Социалистических Республик и Секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина в составе т.т. Хрущева Н.С. (Председатель), Кагановича Л.М., Василевского А.С., Артемьева П.А., Яснова М.А." Подумал о ночи, когда столица забылась в коротком сне и когда десяток молчаливых людей выносили из Мавзолея тело человека, тридцать лет стоявшего во главе могущественной партии и величайшего государства мира, чтобы положить в гроб и опустить в глубокую, такую же молчаливую, немеющую в стылой ночи могилу. Федор Федорович отбросил одеяло, покинул кровать и стал быстро собираться".
Тут-то надо полагать, зазнобило не только моего героя, но и бдительного товарища. Красный карандаш лихорадочно заметался по страницам романа. Очевидно, перестраховщик страшно удивился, когда услышал от вызвавшего его помощника:
— Ну и что? А вы думаете, партии легко было принять решение о выносе тела Сталина из Мавзолея? Но такое решение принял двадцать второй съезд, и в романе сказано об этом,
— Да, но сказано-то уж очень эмоционально.
— Сказано по-писательски.
Еще одно место, за которое ухватился доносчик: "Случилось это где-то посреди августа, в первый день открытия охотничьего сезона на водоплавающую птицу. Завидовский лес с его бесчисленными болотами и старицами подвергается опустошительному нашествию городских, отлично оснащенных и новейшим оружием истребления, и быстроногим моторным транспортом "любителей", когда с темного до темного подымается такая пальба, что непосвященное ухо могло принять за настоящее военное сражение, в тот день, когда сытые, здоровые, образованные человеки, натянув до самого жирного пупка голенища резиновых сапог, принюхиваются вонючими ноздрями двустволок к каждому кубическому сантиметру лесного пространства с натренированной готовностью спустить оба курка в мгновение, когда в этом кубическом сантиметре мелькнет крыло обезумевшей от ужаса несчастной птицы, провинившейся лишь тем, что человекам надобно от времени до времени потешить в себе пробудившегося зверя; ежели в доисторические времена охота составляла для них источник жизни,— то теперь — источник сомнительного наслаждения, потому как на обеденном столе нашлись бы припасы и без убиенного чирка..."
Село, в котором действуют мои герои, я назвал "Завидово" по имени Завидовской улицы в Монастырском. Не знал я, чудак, что на границе Московской и Калининской (Тверской, то есть) областей существует доподлинное село Завидово, вокруг которого расположено охотничье хозяйство, созданное для правительственных лиц самого высокого ранга. Там охотились многие, в том числе и такой "любитель", как Леонид Ильич Брежнев. Можно представить, с каким сладострастием потирал руки мой "доброхот" после того, как обнаружил в романе такие кощунственные строки. И был неслыханно удивлен, когда помощник генерального спросил его: