Вот так ты поддалась на уговоры подружек податься в Москву. Но не за песнями. Тебе обещали, что устроят работать в модельное агентство. А выставили на панель, почуяв хорошую прибыль от твоей красоты. Ты была там всего неделю и успела повидать все, что с этим неизбежно связано. Тебе было отчего реветь в тот вечер и чего бояться.
Может, и я тогда тебя здорово напугал.
Вот так мы и доехали с твоим баульчиком. Баульчик был, прямо сказать, не богат. Да и я, на своем уазе, тоже не из миллионеров, особого доверия, наверное, все-таки не вселял. Но ты уже, видимо, каким-то шестым женским чувством почуяла, что я твое спасение, твой маленький причал.
И осталась.
КТО ТЫ? Так ты стала жить с нами. Правда, на дворе был декабрь, конец года, и я целыми днями пропадал на работе, форсируя сдачу годового плана. К тому же быстрыми шагами надвигались выборы в Думу, и я был вынужден до ночи просиживать в выборном штабе, а потом, как правило, ехал домой отсыпаться, а вовсе не к тебе. Виделись мы с тобой урывками, днем. Я приезжал к тебе, оставлял денег, чтобы ты могла купить еду и немного приодеться, все-таки зима на дворе. Правда, я приставил к тебе охранника, который ходил с тобой по магазинам; я уже тогда почему-то боялся. Но не того, что ты сбежишь. Я боялся за тебя, боялся, что тебя обидят, заберут менты за отсутствие регистрации или еще что-нибудь. Ты ведь была слишком, слишком яркой.
Вечерами тебя от скуки спасали Лешка с Людкой и телевизор.
Так прошла неделя. Ты отлежалась, приоделась, порозовела. Новые одежки, которые ты напокупала за неделю, тебе очень шли. Но, видимо, они здорово требовали аудитории, тебе с очевидностью хотелось покрасоваться. И ты стала требовать общения, врывалась, как маленький ураган, к нам на работу, вертелась юлою, чтобы все могли оценить красоту твоих форм.
Не знаю почему, но тебя приняли. Наша женская часть коллектива, обычно очень критичная к особам своего пола, почему-то быстро смирилась с твоим существованием и даже стала подкармливать тебя булками и чаем. Охрана, из комендатурских фээсбэшников, вообще была от тебя без ума.
Скоро ты вообще уже, где-то в глубине души, подсознательно, стала, видимо, считать меня своей собственностью, и могла запросто, без всяких предупреждений, влететь в новой заснеженной шубейке ко мне в кабинет и, поджав красивые лапки, уютно развалиться в кресле, мило болтая про всякую ерунду. Это здорово отвлекало, и я выгонял тебя в предбанник; тогда ты внезапно замолкала и начинала дуться.
Время шло, а я так ни разу и не переспал с тобой. А ты уже начинала гудеть про то, что не мешало бы съездить домой, к матери, сказать ей, что вот, мол, я живая и здоровая, и вообще у меня все хорошо и пушисто.
Проблема была не только в том, что я здорово выматывался на работе. Просто через неделю я вдруг с удивлением увидел, что ты перестала быть девочкой на ночь, а стала шикарной и милой Женщиной, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мне, лишенному последние годы настоящего женского тепла и участия, вдруг страшно захотелось, чтобы ты позвала сама. К тому же, когда я приезжал вечером к тебе и мы оставались одни, тебя словно подменяли: ты становилась молчаливой и сидела маленьким истуканчиком. Добиться от тебя чего-либо было невозможно. Лишь потом я понял, что последние месяцы не прошли для тебя даром и в любом мужике ты видела прежде всего скота, жаждущего только твоего шикарного тела. Наверное, ты боялась, что так же будет и со мной. И не получится красивой сказки. Которую, может быть, ты ждала. Но меня твоя молчанка здорово обижала, я не знал, что делать, вставал и уходил. А ты молчала вслед.
Время шло, ты никак не звала, было ясно, что скоро придется тебя отпустить домой, и непонятно: вернешься ли ты обратно? Тогда, чтобы хоть как-то подвигнуть тебя на эту постельную жертву, я начал издалека, предложив тебе, кроме обычных одежек, купить красивое нижнее белье; естественно, это было тут же профинансировано. Я тебе сказал, что это будет твой лучший подарок мне, мне будет очень приятно.
Вечером я позвонил тебе, поинтересовался, куплено ли? Ты сказала, что все купила, и я, возрадованный тронувшимся льдом, помчался к тебе. Разочарование было ужасным; ты купила все, что угодно, — свитер, колготки, сапожки, кучу другого барахла, — но только не то, что я просил! Так повторялось три дня подряд, я здорово обиделся, и когда вечером ты снова влетела ко мне в кабинет, — настала моя очередь играть в молчанку.
Единственное, что я изрек с мрачным видом, это то, что никакой взаимности нет и, видимо, не будет, и потому я завтра покупаю тебе билет до Воронежа и отпускаю тебя.