Пластинку можно найти в магазине "Зиг-заг" рядом с метро "Арбатская"
Каберне Денев "Лучше всех" (BRP records) 2004.
Вторая пластинка симпатичного московского коллектива. Продюсером альбома выступил идеолог "Запрещенных барабанщиков" Иван Трофимов.
"Каберне Денев" входит в число наиболее популярных российских ска-групп, пользуясь заслуженным уважением среди ска-генерации, грозных rudeboys. Вместе с тем "Каберне" не замыкается на воплощении стиля, что открывает творчество группы для широкого круга поклонников. Традиционный ска наполнен подлинно московским колоритом, ностальгически — эстрадным обаянием. Ироничная, хотя несколько инфантильная лирика, с забавным паноптикумом — жабы, бабы-летчики, слоники и кальмары, гуляки с Гоголевского бульвара. Есть и кивок в сторону классики — композиция с привлечением текста футуриста Александра Крученых. На концертах "Каберне" звучит энергичнее и сильнее (к тому же музыку выгодно оттеняет бодрая сценическая экспрессия), но альбом "Лучше всех" — аккуратнее и элегантнее, выдавая особый солнечный драйв.
Агата Кристи "Триллер. Часть 1" (АК) 2004
Концептуальный альбом одной из самых популярных отечественных групп. Записан в творческом тандеме братьев Самойловых, где поэтико-философский дар Глеба накладывается на технический потенциал Вадима.
Готический пост-панк, страстные запоминающиеся мелодии и афористичные строчки— "Порвали мечту", "Любовь идет на дело". На пластинке, уже прогремевшие за прошлый год — одноименный альбому "Триллер" и пафосно-ироничная "В интересах революции".
"Триллер" — очередной образец (уже характерный для "Агаты"), как удивительным образом в современной поп- и рок-культуре проявляются глубокие религиозные доктрины. При прослушивании диска на ум приходят Ницше, Серрано, Святые Отцы, средневековые мистики, Майринк. Нечто подобное происходит при внимательном знакомстве с творчеством Виктора Цоя.
"Триллер" — очевидное описание инициатического пути героя.
Метаморфоза не верящего в возможный "полет" (о котором "только небо знает правду"), фрустрированного одиночки — в воина, жаждущего растянуть свой немыслимый путь. В конечном счете "здесь" все не то. Жизнь, счастье — там, "по ту сторону Севера, льда, смерти". Но именно в бескомпромиссном травматическом столкновении с реальностью, через "революцию", "садо-мазо", одиночество, разочарования, агрессию, "сумасшествие" герой обретает Божественную любовь, открывает свое подлинное Я. И постепенно превращается в завоевателя, проводника солнечной правды, вторгшегося из неведомых миров в земное пространство. "Когда я начну — умоется кровью ваш Вавилон".
Обозреватель
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
0
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
Каждый раз бессовестные люди, похитившие власть, сначала коварно создают безвыходные обстоятельства, а потом этими же обстоятельствами покрывают и оправдывают любые преступления: де, нас вынудили, де, не было иного выхода. Подобное случилось после гражданской, когда у крестьян отняли землю и под ружьем интернационалиста загнали в колхозы, чтобы при новой барщине ловчее было изъять бесплатный труд: дескать, стране нынче трудно и нужны "быстрые деньги". С той поры русская деревня походит на "подсечное" дерево, по которому топорами нанесли глубокие ребристые язвы, выдоили живицу, и сейчас вроде бы кудрявая вершина ещё гуляет в занебесье, но мертвеющая древесная плоть уже приготовилась к гибели. И вот, на исходе двадцатого века явился в помощь не лесник с добрым сердцем, чтобы выхаживать подрост, а ростовщик-космополит с пилою…
Казалось бы, если всю родящую силу выпили у подъяремного крестьянина, содрали с него сто шкур, то нынче, когда расковались и вроде бы стащили с выи тесный хомут (так нас уверяют), — то, наконец, пожалейте его, всю мощь государства положите на алтарь возрождения деревни. Всё вопят и похваляются щелкунчики из Кремля: новая беда приперла, денег полно, денег девать некуда! Но, однако, ещё больший азарт насилия в сторону села, чтобы окончательно повалить мужика и закопать без промешки.
…Миллионы драм пережито, миллионы трагедий, многие из селян нашли могилку в чужой стороне. Какой надрыв силы, и вместе с тем какой нравственный подвиг посетил русскую деревню в тридцатые годы и не обессилил её, и не обесил. Тяжко было — да… За грелку молока, спрятанную на груди и утащенную с фермы голодному ребенку, давали доярке десять лет? — Да… За корзинку колосков, унесенных с поля, вчинивали пять лет тюрьмы? — Да… Но ведь пели песни, водили хороводы, справляли свадьбы, обильно плодились, хранили стыд и совесть, — ибо в ком совесть, в том и Бог. И лихую войну вытащили бессловесные, вроде бы, мужички на своих плечах, помня и раскулачивание, и голодомор тридцатых, и сибирские бараки, и безымянные кресты, — но не теша в груди мести. Податлив, но и непокорлив, вроде бы и распахнут на все пуговицы, но и сам себе на уме крестьянин, — закрытая книга для чужого погляда; это русская земля его таким выковала…