Прежнее в народе вспоминают с сердечной теплотою не от того, что было позади всё так хорошо, но потому что нынче совсем плохо на деревне и даже гибло. Если с таким сожалением крестьянин оглядывается назад на колхозную жизнь, наискивая там красивых картин, то можно представить, в какую "соковыжималку" он загнан ныне.
Владимир Личутин
СОЗИДАЮЩИЕ
СОЗИДАЮЩИЕ
0
СОЗИДАЮЩИЕ
В 60-е годы был необычайно свежий всплеск в изобразительном искусстве, принесший много откровений художников, которых я не знал и с чьим творчеством знакомился на выставках, в мастерских, внимательно изучая репродукции с их работ в журналах "Искусство", "Творчество", "Декоративное искусство"… Моя основная профессия — реставрация древнерусской живописи — но мне были близки работы новых художников, говорившие о сокровенном. Я хорошо знал историю русского искусства 19-20 века, когда наши художники достигли высоких вершин… Суриков, Серов, Нестеров, Репин, Перов, Крамской, Саврасов, Фёдор Васильев, Левитан — казалось бы, что можно сказать после гигантов, которые уже всё исчерпали и воплотили в своих работах? Какие могут быть портреты, скажем, после образов Перова, Серова и Репина? Какие могут быть пейзажи после Фёдора Васильева, Саврасова, Поленова, Шишкина? Какие могут быть исторические картины помимо Сурикова, Васнецова, Нестерова?
И всё же в 50-60-е, а особенно в 70-е годы появились художники, которые не могли меня оставить равнодушным. С очень большим интересом следил я за творчеством Виктора Попкова, интриговали отдельные работы Дмитрия Жилинского, радовало творчество Гелия Коржева, ласкали душу пейзажи Виктора Иванова. Они опирались на мощную платформу русского искусства 19-20 веков, искали свои корни именно там, не стеснялись у тех великих мастеров учиться — и в этом их сила. Но каждый из них привносил в творчество свой — может быть, не сразу отличимый — вклад.
На фоне этих открытий меня привлекли и картины, выставляемые художницей Еленой Романовой. Я знал, что она учится в Суриковском институте, на автопортретах — красивая, молодая девушка, хорошо умевшая подать себя, найти типичную позу, хорошие костюмы подбирала; мои друзья, учившиеся и преподававшие в Суриковском институте, говорили: "Лена — человек талантливый, искренний, честный и думающий".
Мне нравились её московские пейзажи, уголки русской природы, которую она очень тонко и лирично чувствовала. Нравились портреты современников и родственников — она часто писала маму, своего брата… В общем, каждый раз, приходя на выставки, а они у нас тогда были регулярными — и московские, и республиканские, и всесоюзные — я сразу замечал работы Романовой — они отличались только ей присущей палитрой, композиционными построениями. Это был мир художницы Елены Романовой.
Многие коллеги Лены тогда уже заявляли, что рождены классиками, добились внешнего признания, и музеи теперь себе построили, хотя их творчество было даже не вторичным, а третичным; на фоне мощного наследия, оставленного русскими классиками, в их работах не было души. И мастеровитости, в общем-то, не было! Потому что, чтобы достичь уровня мастеровитости, скажем, Перова в его портрете Достоевского — надо прожить жизнь Перова и долго общаться с таким портретируемым, как Достоевский. Для того, чтобы написать картину, равную холстам Сурикова — надо быть Суриковым. Самозванцы-классики на деле оказались серыми подражателями титанов.
В общем, всё это было скучно и неинтересно. А вот работы Лены Романовой меня радовали своей новизной, чистотой, открытостью, звучностью. И когда меня спрашивали, что на выставке стоит посмотреть, я всегда говорил: обязательно посмотрите картины Романовой.
Потом, наблюдая за её творчеством, я понял, что она истинно русский человек. Русский в самом хорошем смысле слова. Я очень не люблю квасной патриотизм; не люблю, когда люди говорят: я русский, я русский — а за этим русскости-то и не видно. А у Лены в её характере русской женщины и в семейных корнях — была подлинная русскость. Дед её, Николай Ильич Романов — очень крупный русский учёный, занимавшийся средневековым искусством — и русским, и западноевропейским, и византийским. Я многие его работы изучал, занимаясь реставрацией древнерусской живописи; мне о нём много рассказывали мои учителя Николай Петрович Сычёв и Виктор Никитич Лазарев. Я позже узнал, что он дедушка Лены Романовой и подумал: а ведь в этом есть своя логика! Для меня не было странным, что мэтр Николай Ильич Романов — дедушка Лены, потому что эту связь невозможно не заметить, невозможно исключить из всей дальнейшей жизни Лены, из её творчества.