После знакомства с новогодними программами стало совершенно очевидно, что телевидение вообще как род художественной деятельности — это десятая вода на киселе искусства. Сначала были опера и балет, каватина и па-де-де, затем оперетта и канкан, далее рок-опера и мюзикл, затем еще эстрадное шоу, и только потом такая странная вещь, как телепередача.
В телепередаче все перевернуто с ног на голову. Там, где в искусстве обычно находятся композитор и вокалист, на телевидении — редактор, продюсер и рекламодатель. А выше всех Его величество торговый капитал с его представлениями о вокале и музыке, как о самом низком и постыдном занятии. Наподобие того как это представляет себе обслуживающий, обороняющий этот самый торговый капитал министр обороны Иванов. "Всякие там балалаечники", — говорит он с презрением о музыкантах на всю страну. Или еще один министр-капиталист Шойгу: "Совет министров — это вам не филармония". Хотя в филармонии Чайковский с Рахманиновым, Бетховен с Вагнером, и даже автор музыки к гимну, под который эти министры встают по стойке смирно — Александров.
Нет, баянист Черномырдин в этом ряду министров кажется светочем культуры.
Шойгу гневается на пошлость телепередач. Но какую бы "сетку вещания" составил он, став гендиректором канала? Это было бы точно так же пошло, но еще к тому же и кисло до изжоги — вспомним концерты к Дню милиции. Или "старые песни о главном". Смотреть такие передачи все равно, что читать старые газеты. Песня хороша только новая, если, конечно, она не шедевр искусства, не драгоценная жемчужина в барханах веков. Рэп-частушки Сереги в сто раз лучше припопсованного репертуара Бабкиной.
Нас на ТВ держат за сброд алкоголиков. Все каналы кроме, слава Богу, "Культуры", откровенно признавались в своем предновогоднем пиаре, что готовились петь и плясать для пьяных застолий. Такая у них была сверхзадача, говоря терминами Станиславского. Народ хочет жвачки и ржачки, пляски и тряски, говорят они. Ложь. Это нужно только торговому капиталу с его идеалом караоке.
Что ни канал был под Новый год, то караоке. Все было рассчитано на компанейскую подпевку известных, затертых мотивов. Они думали, что виртуально соединились с "народом" в застольях, стали гостями в миллионах семей. Подлаживались, подличали, лебезили. А поддатому народу и этого было не надо. Поддатый народ находился в элементарной нирване и был доволен именно этим. А трезвый народ воротило от розовой экранной слизи, как от тухлятины. Трезвому лучше бы "Лебединое озеро". Да и поддатый бы под бессмертную музыку нафантазировал бы в своем смещенном сознании что-нибудь оригинальное в соавторстве с Петром Ильичом и Петипа. Пачки натянул, юбочки и прикольнулся на славу в домашнем кругу покруче профессиональных транссексуалов Верок Сердючек и Бабок.
Самим телевизионщикам противна своя стряпня. Киркоров, как зеркало демократической эстрады, после длительного "запоя" резал публике правду-матку в глаза, тыкал пальцем в объектив телекамеры, пел про то, как презирает не только истца в суде, но и нас всех, а тем самым и себя любимого.
Торговый капитал полюет нам в лицо не только тем, что он называет песнями, юмористическими передачами, но и суррогатным кино, так называемыми сериалами. Все они — сплошной сериал с одинаковыми "общаками" и "крупняками", наездами и панорамами, с поспешной импровизацией на саунд-треке вместо музыки, бездарными диалогами, стыдливыми постельными сценами и пародийными убийствами.
Только две трансляции на "Культуре" были стоящими. В новогоднюю ночь с разницей в три часа пели Хворостовский и Элтон Джон. Один в Москве, другой в Нью-Йорке. Один в традициях русской оперной школы, другой в традиции негритянского спиричуэла. Оба были в своем пении сильны и честны. Хотя, спору нет, русское сердце полнее отзывалось на баритон сибиряка.