Мои предки не ходили в церковь, которая была в Мезени — никонианская. Они служили ратманами более ста лет начиная с 1617 года. Ратманы — это как сегодняшние начальники, администраторы. Они подвергались штрафам в 25 рублей за то, что не ходили в чужую для себя церковь. И вплоть до XX века так было.
Когда я занимался изучением этих вопросов, то особенно староверческое кладбище поразило меня. Невольно вспоминаешь Пушкина: "Как очаровательны русские кладбища, и как мерзки европейские". Смиренная, созерцательная душа русского народа, негордыня его обнаруживаются на этих кладбищах. Всё оно погружено в природу, в кусты, цветы, всё естественно увядает, рушится. Кладбище — непростое место, вообще, человека. И за что нас повсеместно укоряют, что мы — варвары, мы даже кладбища не содержим по-человечески. Нет песочка, нет чистоты, нет порядка. Именно в этом, может быть, как раз в одном их самых главных моментов человеческой жизни, и обнаруживается наше несхожество с западными европейцами, но это не убожество наше, а наоборот, особая форма проживания на земле. Особенно возвышенная и кроткая. Помню, когда дедушку похоронили, то весь крест его — это небольшая тычка с затесями для крышицы. Вот и всё. Какое надо было смирение и какую негордыню иметь. Вот там ставят сейчас чуть ли не дворцовые сооружения на надгробьях, думая, что через сто лет придут и будут вспоминать и кланяться. И как смиренен русский народ: из земли пришёл и в землю уходит. До суда, до воскресения будущего. А до воскресения не надо ничего — Бог всё видит и всё знает и так. И это смирение — кочечка задерневшая. И полусгнившее, с затёсками, брёвнышко. Был я на Мериновском кладбище — это центральное кладбище старообрядческое. Там, например, стоит жердинка, а к жердинке приколочена поперечинка. Её никто не поновляет. Да и нельзя поновлять её — не надо. Или вот ещё — жердинка, и как бы шестерёнки выточены. Или надгробье в виде лопасти, весла. Ни надписи, ни фотографий, ни венков. Это центральное староверческое кладбище России — Мериново — недалеко от Светлояра. Европейцы, увидев это, скажут, какие убогие русские люди. А для меня это было как торжество духа. Река Керженец течёт. Угрюмый лес — такой ельник-бородач. А наверху — вот это кладбище. Но ограда кладбища ухожена, ворота не скрипят, не покосились. Мусора нигде никакого нет. Видны ровные ряды задерневшихся могилок. Уход — незримый, естественный. Не никонианским образом, помпезностью, когда на кладбище выпирает гордыня. Раньше бы разбойника похоронили вне кладбища. И он бы там истлел. И никто бы не знал о нём. А сейчас людей самых презренных нашей православной верою хоронят на самых центральных местах нашего православного кладбища. Получается поклонение каменным чуркам, тетешат этих бетонных и мраморных идолов. И идолов этих ставят разбойникам всяким и казнокрадам не для того, чтобы родные и близкие смиренно скорбели у могилы, а чтобы восхитились, увидев: "Надо же, какие здесь люди похоронены!" Гордыня, честолюбие — все самые гнусные качества, которые были попираемы русским сословием, русской верою, на кладбищах современных разрастаются до гигантских размеров, распухают, как волдыри.