— С вами, конечно же, можно поспорить относительно Аввакума, но этого я сейчас делать не буду. Если отвлечься от богословских и экклезиологических вопросов — с точки зрения писателя: какое место в русской литературе для вас занимает св. мч. Аввакум с его исповедальной, до последнего слова откровенной прозой и прозрачным русским языком?
— Ну он же духовник. А "Плач Даниила Заточника" — там тоже в центре человек исповедальный. А в XI веке размышления о вере — "Слово о законе и благодати". Я не притесняю и не придавливаю Аввакума. Он привнёс в литературу русское народное слово, то слово, которое было в былинах, в сказах, сказках в то время, как мужик эту сермягу привнёс в письменность, не стесняясь. Он ни одного слова не изобрёл. Я сравнивал его стиль со стилем других, писавших в это время. Это и помогло мне войти в свой роман. И царь и бояре и палачи и приказчики — все говорили таким языком тогда, но они не могли внести в публичность этот язык. А его смелость была в том, что он писал подмётные листовки мужичьим, истинно народным языком, не боясь ни мата, ни иных крепких и злых, презрительных выражений ("блядин ты сын" — но это не было матюгом, как сейчас воспринимается, это было нормой языка).
Сила Аввакума не в том, второстепенном, к которому хотят сместить его "внешние люди", а в другом. Ведь когда исповедовали Аввакума и когда по его призыву стали сжигать себя тысячи людей, они же не думали, что это литература. Это чисто интеллигентский вывих ума — признание аввакумовских писем за литературу. Не было здесь литературы. Он писал языком простого народа. Не было здесь литературы. Так говорили крестьяне. Он писал свои письма народным разговорным языком. А пиши он возвышенным штилем, его бы не поняли. Это было сказано их словами. Но тогда уже можно утверждать, что все крестьяне были литераторами. Тогда существовали гигантские своды былин, которые по образной силе намного мощнее этих аввакумовских крохотных записей. 200 томов русских былин и сказок.
Аввакум запечатлел силу русского духа. То есть это тот же самый Александр Матросов, который вспыхнул на мгновение, но останется века, бросившись на амбразуру вражеского дзота. А Аввакум ту же самую силу духа национального пронёс через 20 лет сидения и не угаснул.
"Житие" его увидело свет в конце XIX века. А исповедовали его подвиг миллионы. При Горьком подменили его подвиг человека-титана его письменами. Но это лишь малая часть его жизни. Житийный его подвиг — в землянке 20 лет.
— Вы говорили о самосожжении староверов на севере. Близко ли вам самому эсхатологическое сознание первых старообрядцев и староверов-безпоповцев? Ждёте ли вы конца света и как скоро?
— Я восхищаюсь подвигом русских староверцев конца XVII-начала XVIII веков. Отсюда, может быть, даже горение Великой Отечественной войны. Французы ради молока и булки хлеба сдались немцам ровно через месяц. И сравните наше русское горение. Исповедуя именно староверческую, аввакумову силу духа, пожертвовали миллионами, чтобы сохранить Свободу. Именно в этой протестной войне и запечатлелись вершинность и одновременно глубинность той веры, от которой мы пытались отказаться. Казалось бы, зачем мучиться, зачем вроде бы и самоуничтожаться даже. Ведь сейчас всплывает и то, что напрасно в Ленинграде сидели. Напрасно 27 миллионов погубили. Но это говорят те люди, которые не понимают русского характера, его самоценности….
А Отечественная война и горения староверцев в XVIII веке так неожиданно сомкнулись и встали в единый ряд подвигов. Изуверы, кощунники, зачем вы сжигали себя, детей своих сжигали, говорит XVIII век староверам. Точно так же и сейчас: зачем Ленинград, зачем миллионные жертвы войны с фашистами? Ведь можно было сдаться и жить себе, как те же самые французы при бошах. Но русский народ доказал, что нельзя. И там нельзя было поступиться, оказывается. Ведь сожглось около сорока тысяч тогда. И нельзя было по-другому, наверное. Да и сама жизнь потом показала это. Новые родовые ветви староверческие: хозяйство, дороги, университеты, библиотеки, музеи, картинные галереи — они создавали. Нравственная опора государства — на них зиждилась. Несмотря на недовольство масонов, они переломили ситуацию. И из этой победы, из этих усилий и выросло сословие предприимчивых староверцев — это православное стяжательство — стяжательство не для себя, но и, в первую очередь, для государства. Православные истинные стяжатели строят рай на земле — рай для нравственных, деятельных, трудолюбивых. Построившие такой рай земной, естественно, достойны будут и иного рая — небесного. Есть две категории стяжателей — бездуховные (к которым, в частности, евреев можно отнести), стяжающие только для собственных тела и плоти, и духовные, стяжающие добро для себя и для общества, для государства.