Этот тип жизни был связан с бурным развитием науки и основанной на ней техники. С созданием капитализма спекулятивного типа он оказался чрезвычайно агрессивным. Насилием и войнами он разрушал общества другого типа и подчинял их себе. Маркс приводит документально подтвержденный факт, как английский парламент создал комиссию из ведущих тогдашних экономистов Англии для выработки путей разорения индийских ремесленников и ткачей, с которыми не могла конкурировать английская промышленность и потому не могла захватить индийский рынок. Средства нашлись, и столь эффективные, что спустя несколько лет генерал-губернатор сообщал: "Дороги Индии усеяны костями разоренных ремесленников". Тем не менее, в "Коммунистическом манифесте" читаем: "Дешевые цены ее (то есть буржуазии) товаров — вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам". Оказывается, Маркс на самом деле хорошо знал и о других средствах, кроме дешевых цен.
Вовсе не буржуазия и пролетариат были главными антагонистами в драме истории в период капитализма, а город и деревня. В том же "Коммунистическом манифесте" написано: "Буржуазия подчинила деревню господству города. Она вырвала значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни". Это выражение — "идиотизм деревенской жизни" — изящная шутка Маркса. Выражение действительно происходит от греческого слова "идиотес", что значит одинокий, изолированный, и в буквальном смысле должно бы означать изолированность деревни, но, конечно, несет в себе именно представление о деревне как об обществе, в котором живут полуидиоты. Есенин — поэт, очень чутко ухватывающий социальные тенденции, сказал об этом: "Город, город, ты в схватке жестокой окрестил нас, как падаль и мразь". И это действительно было только идеологическим аспектом той же самой борьбы города и деревни.
На самом же деле, концепция "темноты", "дикости" деревни — это всего лишь пропагандистский прием, возникший в период, когда городская европейская цивилизация стремилась подчинить себе весь мир — вроде того, как немецкие национал-социалисты объявили славян недочеловеками (Untermensche). Деревня несет тонкую и глубокую культуру: фольклор, народные празднества и т.д., а с другой стороны — способна к развитию и углублению во взаимодействии с городом. И опять никто не чувствовал этого значения деревенской культуры глубже, чем Есенин:
"Мир таинственный, мир мой древний"
И цивилизация города, в тот период, когда она в городе создавалась, вся основана на том, что она получила от деревенской культуры, приобретавшей иногда "другое измерение" согласно Ретфилду.
РОССИЯ И ЗАПАД
Сейчас мы видим яркую картину того, как западная цивилизация завоевывает мир. Конечно, самая большая ее победа — это распад Советского Союза. Но также были и Югославия, и Ирак, и Афганистан. И этот процесс явно еще продолжается. В его оценке возможны две точки зрения. Первая точка зрения, которая прокламируется, конечно, Западом и западниками, заключается в том, что в едином процессе развития человечества западная цивилизация представляет передовую на настоящий момент, высшую фазу. Весь мир должен ей следовать и перейти к такой же городской и технологической форме жизни.
Мы должны тогда признать, что человечество переживает ключевой, исторический момент — конец смешанного сельско-городского образа жизни, или по Кондратьеву, двусторонней аграрно-индустриальной экономики, длившегося более 10 тысяч лет. Рождается новое общество, новый человек. Все человечество переживает родовые муки появления нового общества. Это болезненно, но неизбежно. А сверх того окупится в будущем невиданным развитием производительных сил человечества.
Но возможна и другая точка зрения. Очень мала вероятность того, что именно на несколько живущих сейчас поколений пришелся конец грандиозного, более чем десятитысячелетнего периода истории. Это ведь обычная точка зрения революционеров, что они создают новый мир, нового человека. Так считали вожди и французской революции, и большевизма, и национал-социализма. Такое умонастроение вызывает временный мощный всплеск энтузиазма у его сторонников. Однако через некоторое время обычно выясняется, что переворот, хотя и решал некоторую задачу, но гораздо более скромную, и часто совершенно отличную от прокламируемых принципов. С другой стороны, мы часто преувеличиваем драматичность в общемировом плане переживаемого нами момента. Ощущение конца мира может правильно отражать всего лишь ощущение окончания заметного периода истории.