Поэтому северные киргизы добровольно приняли подданство Российской империи — не только из-за экономических или других выгод (налоговый гнет России превосходил соответствующий кокандский, после присоединения появилось и много других "неудобств"). Нет, киргизы отвергли власть мусульманского Коканда и приняли власть русского "белого царя" как единственно легитимную в Евразии, восходящую к Чингиз-хану, далее к тюркским каганам и хуннскому шаньюю Моде (Огуз-хану эпической истории). Российская империя в глазах северных киргизов, через Московскую Русь была законной наследницей Монгольского Улуса — идеального государства кочевой Евразии.
В то же время южные киргизы оказали российским войскам упорное сопротивление, из них состояла значительная часть кокандской кавалерии. Киргизы же составили основную и самую активную силу в восстании под предводительством муллы Исхака-Болот-хана, этого "кокандского Пугачева", киргиза из рода бостон племени кесек, направленного одновременно и против Коканда, и против России. В алайской экспедиции генерала Скобелева 1876 года, подавившей последние очаги этого восстания, принял участие отряд северокиргизского (из племени сарыбагыш) манапа Шабдана Джантаева, который отнюдь не считал свое участие в жестокой карательной операции предательством. Значит, в его сознании поход против "южан" не был войной против своего народа.
Точно так же в Северной Киргизии без особого труда установилась Советская власть. В то время как Юг стал одним из самых горячих участков так называемого басмаческого Ферганского фронта, полностью ликвидированного лишь в 1924 году. Никаких иных, кроме цивилизационных, объяснений такой разницы в действиях одного, причем небольшого народа — нет.
Во времена российского подданства различия между Севером и Югом из цивилизационных превращались в культурные, а при советской власти стали исчезать и они, поскольку были уничтожены как остатки кочевой культуры, так и живая мусульманская традиция. В настоящее время эта инерциальная оппозиция "Север-Юг" разжигается внешними силами в политических целях.
Если с Казахстаном и Таджикистаном налицо в целом дружественные и добрососедские отношения, и единственной серьезной проблемой остается контроль за южными границами, потому что через Таджикистан из Афганистана идет печально известный наркотрафик и всё еще не исключается возможность проникновения вооруженных групп исламских фундаменталистов (напомним, что оба вторжения в Баткен были совершены с территории Таджикистана), то с Узбекистаном ситуация намного сложнее.
Официальный Ташкент постоянно претендовал на лидерство и гегемонию в Средней Азии. Претензии эти были подкреплены ставкой большевиков именно на узбеков. Москва, совершенно не считаясь с вековыми национально-государственными традициями Туркестана, создала "Узбекистан" из территорий, исторически принадлежащих другим народам. Хорезм, бывшее Хивинское ханство, принадлежал туркменам, каракалпаки были насильно "пристегнуты" к Узбекистану, Ташкент и окрестности принадлежали казахам, Бухара и Самарканд — таджикам, а большая часть Ферганской долины — кыпчакам, то есть южным киргизам. Возникает уместный вопрос: а где же собственно "узбекские" земли?
В Средней Азии — этом перекрестке цивилизаций и котле народов, начиная с XVI века сложилось особое население городов и предместий — сарты, потомки древних согдийцев и тюрок, арабов, монголов, средневековых тюркских народов (последних обобщенно называли в Восточной Европе "татары", в Средней Азии "моголы"). Сарты жили по всему Туркестану и своей национальной территории не имели, будучи "гражданами" всего Туркестана. Вплоть до 1917 года в Средней Азии никогда не путали "сартов" и "узбеков" — наследников Золотой Орды, то есть, в конечном счете, отюреченных монголов. Но при образовании Узбекистана в "узбеки" были записаны не только все сарты, но и множество таджиков, туркмен, казахов, кыпчаков, киргизов — вместе с их историческими землями. Непредвзятый наблюдатель легко заметит искусственность нынешнего "узбекского народа" по его этнографической и даже расовой пестроте.