И это не случайно — в основе красной веры лежат те же принципы соборности, сострадания, презрения к материальной корысти, что и в вере православной. Это глубинные свойства православной русской цивилизации — на каждом диалектическом витке русские отвергают мамону. Не случайно коммунизм победил на духовном Востоке, а не на материалистическом Западе: Восток не мог смириться с присущим современному Западу культом Князя мира сего. Воистину, тот, кто не любит Восток — не любит дух.
Только в России такое может быть — тысячи людей наутро после всенощной службы выходят на первомайскую демонстрацию. Если бы это было возможно в советские времена, не было бы трагедии 1991 года. Ведь приход русских к коммунизму — и уход от коммунизма — были связаны с духовными поисками. Когда в феврале 1917 года власть захватили идеологические предки Чубайса, русский народ отверг про-западный компрадорский Февральский режим и вернулся к своей глубокой аутентичности, символом которой стал перенос столицы в Москву.
Но русская красная аутентичность не осталась местной особенностью — она стала искрой, зажегшей умы и сердца миллионов, показавшей миру новый путь развития. В Красном царстве различие между имущими и неимущими не было упразднено, но сузилось до терпимого; советский человек мог не думать о том, как заплатить за жилье, свет и тепло. Недостатки советского строя были производными его же достоинств: страна не могла дать каждому человеку новейший мобильный телефон, но она могла и дала практически бесплатные телефоны; не могла дать виллы, но дала квартирки; не могла дать десятки моделей автомобилей, но дала хороший коммунальный транспорт.
Советские элиты справлялись с экономикой, но они позабыли о цели — о духовном развитии человека. Ведь русским людям коммунизм был нужен не для того, чтобы все каждый год меняли иномарки и гоняли по ривьерам, но для того, чтобы люди смогли позабыть о материальных заботах и заняться совершенствованием духа. Когда правители Кремля решили "догнать и перегнать Америку" в области потребления, они признались, что зашли в телеологический тупик. Советские элиты 70-х—80-х безудержно правели, им нравились Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, которые нашли жестокое решение проблемы цели, разрушив механизмы социальной защиты. Человек, которого могут завтра выкинуть с работы и из дому, не задумывается о смысле жизни: он думает, как заплатить за воду.
Горбачев лишь выполнил волю элит. Не нашлось в СССР своего Мао, который провел бы "культурную революцию" и послал мальчиков-мажоров на перевоспитание во Внутреннюю Монголию. Но и "китайское решение" также не окончательно — оно лишь отодвигает решение духовных задач, стоящих перед человечеством.
Казалось бы, красные и православные проиграли. Освободившись от социалистических тормозов, старые элиты плавно перебрались в новый режим, присоединяя к себе энергичных хапуг, которых раньше удерживал Уголовный Кодекс. Так они отыгрались за свое поражение в Октябре.
Но — еще не вечер. Я провел месяц в Москве и увидел, что духовные силы русского народа созрели для нового витка. У детей комиссаров и поповских внуков вызревают новые идеи, способные удивить мир. Храмы полны, как нигде в христианском мире; создаются новые книги, ставятся новые спектакли, кинематограф вышел из долгой летаргии.
Самые омерзительные черты прозападного режима, воцарившегося после 1991 года, уходят в прошлое. Возможно, я излишне оптимистичен, но кампания по празднованию Дня Победы в ряде своих проявлений связана именно с этим поворотом — ведь реформаторы 1991 года презирали военный подвиг Красной Армии; любили сравнивать Гитлера и Сталина, ввели словечко "красно-коричневые" для ветеранов войны. Сейчас это позади, и реформатор из "Апреля", чудом переброшенный в наше время, пришел бы к скоропалительному выводу, что Советский Союз устоял.
Почти все лозунги национально-патриотической оппозиции победили и стали лозунгами власти. Да, они не претворяются в жизнь — но их победа в дискурсе уже важна. Страшным, головокружительным виражом русские вернули себе историю и церковь; созрела основа для нового духовного поиска — а именно ее и не хватало в последние десятилетия советского строя.