— Ты спасла меня…
— Что? Как?
Мне трудно было дышать, но я с усилием выдавил нечто вроде улыбки, чтобы успокоить ее невнятно сказал:
— Приснился дурной сон…
Но через два дня пришла телеграмма из Оренбурга от моего родного дяди, старого инженера-строителя. В этой жуткой телеграмме было вот что: "Твой двоюродный брат Николай вместе с женой Ириной 24 июля погибли в автомобильной катастрофе".
— Что ж, я рассказал этот сон вам — как врачу-психиатру. По вашему лицу я вижу: вы хотите что-то спросить.
— Пожалуй, хочу.
— Понимаю. И отвечаю заранее. Да, после той ночи я поверил в некоторые, разумом необъяснимые вещи, связанные с тайнами нашего сознания. Если бы не зовущий крик жены, я бы умер во сне. Что вы думаете об этом, как психиатр?
— Не исключено. Телеграмма дошла до вашего сознания раньше сна. В новом веке мы столкнемся с неисчислимым количеством тайн, мой друг. В этом я тоже уверен.
ДУЭЛЬ Не могу забыть эти две русские могилы на кладбище маленького австрийского городка близ Вены, где проходила международная писательская конференция.
Был день поминовения усопших, и это чистенькое ухоженное кладбище сразу овеяло меня тишиной, печальным покоем; вокруг горели свечи в стеклянных колпаках, по дорожкам бесшумно двигались молчаливыми тенями фигуры в черном одеянии, стояли, опустив головы перед огоньками свечей, скорбно горевших в сумрачном воздухе нерушимого успокоения.
Мой переводчик провел меня в конец кладбища, и тут мы остановились перед двумя, полузасыпанными листьями, гранитными плитами, на которых ритуально не горели в стеклянных колпаках свечи, и было что-то особенное в одинаковости покрытых листьями могил, и это поразило меня.
— Здесь ваши лейтенанты, — сказал переводчик виноватым голосом и осторожно разгреб листья на скромных плитах, открывая потускневшие золотые буквы родных русских фамилий. И я прочитал: "Лейтенант Богачев Павел — 1923-1945", "Лейтенант Леонов Сергей — 1925-1945".
— Они убили друг друга, — сказал переводчик с тем же виноватым выражением, слабо шевеля губами.
— Как то есть убили? — не понял я. — Каким это образом?
— Они застрелили друг друга, — тихо проговорил переводчик.
— Ничего не понимаю! — внезапно рассердился я. — Объясните, черт возьми, что в конце концов между ними случилось? Простите за грубость, — остановил я себя. — Это лейтенанты моего поколения... Нам было тогда по восемнадцать, по двадцать лет...
Переводчик несмело посмотрел на меня, седого, далеко позади оставившего свою военную юность, наверное, невольно хотел представить меня двадцатилетним лейтенантом, затем перевел глаза на опрятные домики городка с красными черепичными крышами, остроугольной высотой костела меж облетевшими деревьями и заговорил негромко:
— Здесь стоял русский госпиталь... Нет, нет не госпиталь, а как это называлось? Ейн момент, сейчас вспомню, русский мед... санбат... Так? Много было раненых, врачей... А лейтенанты стояли в Вене, но ходили сюда к хорошеньким медсестрам... Я знаю: русские женщины милые, прекрасные... А здесь была врач, как мне говорили, очень красивая, как Грэта Гарбо, и они оба... о, майн готт... влюбились в нее, как безумные. Столько было красивых, а они в нее, как поэты: "мейн херц, мейн херц". Никто не знает из этого городка, что произошло между ними... как это называется... по-русски... Это как у вас называется… кажется, так… треугольником? Единственная старушка из крайнего дома рассказывала, что видела, как один лейтенант шел из медсанбата, и, кажется, плакал. Потом все узнали, что между ними была дуэль, как в восемнадцатом веке. Это есть кошмар! Дикий ужас! Их нашли убитыми на окраине городка. Они лежали метрах в двадцати друг от друга. Возле каждого валялись пистолеты. Это страшно! Они, наверно… выстрелили одновременно. И убили друг друга. О, майн готт! Какая-то гофмановская фантазия! Я говорю и у меня волосы на голове леденеют. Два хороших товарища убили друг друга из-за женщины!
Я ни о чем больше не спрашивал переводчика. Я не отводил глаз от фамилий и имен двух русских юных лейтенантов, и думал о них, родственно близких мне по той тоске о любви в конце войны, когда впереди была вся жизнь моего поколения и этих двух моих сверстников, влюбившихся до безумия, которое оборвала нелепая случайность, как закономерность судьбы, не терпящей ни в чем безумия.
— Дикий ужас, — повторил переводчик неприятную мне фразу, вычитанную им из какой-то русской книги.
Горький комок застрял у меня в горле, и я не мог произнести ни слова.