Однако фукусимские роботы всё-таки смогли за 2015-2016 год удалить несколько десятков топливных стержней, в основном — с периферии активных зон реакторов. Но, как показывают последние события, этого категорически недостаточно для того, чтобы обеспечить надёжный контроль над активными зонами фукусимских реакторов — слишком высок уровень остаточной радиации. В итоге ликвидационной группе на "Фукусиме" остаётся только отправлять всё больше механических работников "на смерть", надеясь, что в будущем они всё же смогут успешно завершить эту смертельную, но всё равно необходимую работу по утилизации последствий страшной аварии. Ну и, наконец, всё-таки есть надежда на то, что новое поколение роботов для "Фукусимы", которое сегодня конструируют и изготавливают на основе ошибок и потерь роботизированного персонала в прошлые годы, сможет уже в 2017-м году взять под контроль "атомного демона", который вырвался на волю 11 марта 2011 года. Ведь на людей уже надежды нет, как нет надежды на чудо или на авось, что "само рассосётся".
Тонкий сон
Тонкий сон
Михаил Кильдяшов
9 февраля 2017 0
«Русский камень» («Литературная газета», 2017, №4)
Мифотворец Проханов с каждой новой книгой преумножает миф, взращивает его, наполняет им пространство, населяет мир новыми смыслами. Проханов ставит миф перед миром, как зеркало, и мир видит себя в инобытии, в преломлении сна, мечты и чуда.
Прохановские романы бушуют подобно океанам, здесь расцветают и гибнут цивилизации, смыкаются эпохи, звучат ратные песни. Каждый роман — это Вселенная, возникшая после большого взрыва. Но всё в мире циклично — и, достигнув предела разрастания, романы-вселенные сжимаются, уплотняются, спрессовываются до точки, до атома, где остаются заветные слова и звуки, возникают рифмы и ритмы, где проза перерождается в поэзию.
Таковы новые стихи Проханова. Если знаменитая "Наскальная книга" — это цикл баллад об имперском походе, подробная повесть надвременных лет, высеченная на камне, то новый цикл — это алмазная россыпь четверостиший, бумеранг, выпушенный охотником за временем и вернувшийся к нему с отметинами прошлого и будущего; это следы, оставленные на воде тихой поступью.
Очерченные, ограненные, как стансы и максимы, четверостишия тянутся друг к другу, разрывают свои оболочки, становятся единой материей — мистической поэмой о тонком сне:
Я вижу сон. В часах опали стрелки.
Прошли на колокольню звонари.
Но звука нет. Две розовые белки
Высоких звёзд качают фонари.
"Тонкий сон" — так о. Павел Флоренский назвал пребывание человека на грани между миром "видимым и невидимым". Это переходное состояние, когда ты уже выпал из реальности, но ещё не впал в забытье, позволяет соприкоснуться в душе земному и небесному, ведомому и неведомому.
Время в тонком сне разномерно, разновелико. Оно то течёт, то мчится. В мгновенном времени поэмы лирический герой Проханова, как на заблудившемся трамвае, несётся обратным ходом от конечной точки через Сирию, Афганистан, Мозамбик, Анголу, Кампучию, Чечню, остров Даманский, псковские леса, чтобы вновь увидеться с той, которой уже нет, чтобы вновь оказаться в своей колыбели:
Мне в колыбель упал зелёный лист.
На гроб легла сырая гроздь рябины.
Где та, с которой нежно обнялись,
Земную жизнь пройдя до середины?
В бесконечном времени можно остановить кинопленку жизни, как фотографию, в деталях разглядеть промелькнувший кадр, увидеть когда-то незамеченный в зимнем лесу "стеклянный след лисицы", сорвать когда-то притаившийся в саду "пион, цветок забвений", явственно узреть скрывшееся в тумане лет лицо матери:
Струитесь, сны, места моих свиданий,
Средь синей мглы и зыбких фонарей,
У белых колоннад и жёлтых зданий
Лицо увидел матушки моей.
Мгновенное и бесконечное время сталкиваются, поглощают друг друга — и в тонком сне остаётся Вечность. Под русским камнем умирает "заветное зерно", чтобы даровать новую жизнь, которая пробьётся из-под глыбы и тоже умрёт в свой срок ради бессмертия. И этот круг нерасторжим.
Тонкий сон — не только время, но и пространство. Всё, что наяву было во тьме, теперь прояснилось. Герой Проханова, как Диоген с фонарём, ищет человека, другого, ближнего, а находит себя: