Мой отец был старшим политруком в штабе 32-го стрелкового корпуса, который в апреле 1941-го перебросили из Забайкалья на Запад. Да, сделано это было не зря и не "на всякий случай", но говорить о войне с Германией тогда означало "сеять панические настроения", "вредить дружбе с нашим западным соседом". Может, потому штабные командиры вызывали свои семьи к месту новой службы. Поехала к отцу и наша семья. Но началась война, которая застала нас в дороге, за Смоленском. Стрелковый корпус отца с первых дней вступил в бои, но все-таки от его штаба откомандировали среднего командира, который встретил семьи и "развернул" их в обратный путь. Нет, не в Забайкалье, а в более близкие тыловые города. Уезжали, кто в поездах, кто на автомашинах. Были семьи, которые не добрались до спокойных тыловых мест…
Только от войны мы не ушли. Фронт зловеще приближался к Тамбову. Воздушные тревоги объявляли с каждым днем все чаще. Известий от отца и всех наших "забайкальцев" не было больше двух месяцев. Учеба моя в первом классе окончилась, едва начавшись. И как раз в день, когда нам раздавали чистые тетрадки и учебники, прежде чем распустить на бессрочные каникулы, кто-то забежал в наш класс и крикнул мне: "Твой отец с фронта приехал!"
Не помня себя, несся я по улице. Вот и одноэтажный домик в самом конце улицы Советской, где нашу семью поселили у стариков Саломатиных. Их сын-летчик тоже был на фронте, и от него тоже долго не было никаких вестей…
Но в доме в тот день была общая радость: был мой отец. Высокий, худой, в военной форме, непривычно пахнувшей лекарствами. Я от порога кинулся к нему, но мать несколько сдержала мой порыв, сказав, чтобы я был осторожнее: отец прямо из госпиталя, после тяжелого ранения. Чуть позже я узнал, что ранен был отец еще в начале августа в боях под Смоленском…
В Тамбове я не помню, чтобы отец, приехав к семье после такого тяжелого ранения, хотя бы неделю отдохнул дома. Практически сразу же он снова оказался на службе. За Тамбовом ускоренно формировалась 21-я стрелковая бригада — почти 4000 бойцов и командиров. Костяк бригады составляли курсанты Тамбовских военных училищ. Возраст бойцов — 19-22 года. Подготовка — отменная. Курсанты в совершенстве владели всем стрелковым оружием, метко бросали гранаты, знали тактику современного сухопутного боя. Каждый мог немедленно стать полноценным командиром среднего звена, но суровые обстоятельства 41-го года вынуждали страну вот так расходовать свой золотой армейский фонд! Враг рвался к Москве, и миллионы людей на фронтах и в тылу, миллионы, тех, кто находился на оккупированной врагом территории, верили и надеялись, что именно под Москвой враг будет остановлен и разбит. Такую великую веру нельзя было обмануть. Потому страна напрягала все силы, стягивала к столице все поступающие из Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока резервы, в самой Москве формировались дивизии народного ополчения…
Отец постоянно находился в своей бригаде, и лишь иногда на короткое время забегал домой. В комнате, где жила наша семья, на стене висела школьная карта страны, и на ней, на воткнутых иголочках, держалась красная нитка, обозначавшая линию фронта. Эта линия с каждым днем неумолимо продвигалась к нам и к Москве. Дед Соломатин — старый солдат, участник русско-японской и Первой мировой войны, хмуря седые кустистые брови, спросил как-то отца: " Ну, вот, Иван Иванович… Бойцы, говоришь, у тебя очень хорошие… И наверное, не только у тебя. Мой-то Володька — сталинский сокол — под Москвой воюет. А что же немец все прет и прет? Когда вы его остановите?" "Остановим, отец. Силы он большие собрал. Все страны Европы завоевал, их промышленный и людской потенциал себе в помощь обернул… Перемелем мы его силы. Сначала его остановим, а потом погоним в Германию, откуда он к нам пришел!" — "Ну, дай-то Бог!" — кивал дед. У меня к отцу был свой, мучивший меня вопрос. Как-то на улице я видел большой красноармейский отряд. Меня поразила та песня, которую пел отряд, ее слова: "Смело мы в бой пойдем за Власть Советов. И, как один, умрем в борьбе за это!"
Я спросил отца: "Почему они поют, что все они умрут? Они ведь так хорошо вооружены… Они должны победить и остаться живыми! Почему они так поют?" И отец ответил, а я запомнил его ответ: "Готовность бойцов умереть за страну и за наше дело правое — вовсе не значит, что все они в бою погибнут. Эти слова означают их решимость не жалеть себя во имя победы над врагом. Означают, что самое ценное у бойца — это не его единственная жизнь, а жизни тех, кого они идут защищать от врага!"