Еще более откровенно, чем в изобразительном искусстве, разрушители орудуют в литературе. Кто официально представлял нашу словесность в Париже на литературном "Березовом салоне", посвященном "березовой" России? В опубликованном списке все те же Гришковец, Быков, Сорокин, Пелевин, Пригов, Ерофеев. Настоящих писателей я там не увидел — только разрушители. Но ведь русская литература всегда была созидательной, и если талантливый писатель или даже гений в чем-то ошибался, то он ошибался за свой счет. За счет собственных поисков истины.
А сейчас Витя Ерофеев в невероятно вредном, особенно для молодого поколения, "Апокрифе" объявляет, что русская литература закопала себя еще в XIX веке. И тут же начинаются обсуждения: кто такой Достоевский, кто такой Толстой? Одно заседание, я его считаю автобиографическим для ведущего, посвятили пошлости. Участники шоу так и декларировали — пошлость Достоевского, пошлость Толстого, пошлость Чехова, пошлость Гоголя. В итоге получилось, что русская литература без пошлости вообще существовать не могла бы. Кто-то из дружков Ерофеева, правда, обмолвился: мол, ты же сам, Витя, пошляк. Но это так, по дружбе, с улыбкой.
В другой передаче, посвященной Толстому, люди вроде бы говорили заинтересованно, эмоционально, но почему-то каждый считал себя вправе обвинить Льва Николаевича. Не то, что искать истины, пробовать отвечать на вопросы, которые Лев Николаевич поставил своим творчеством, своей жизнью. Нет, Дмитрию Быкову со товарищи надо было сказать, чем ему Толстой мешает, чем не помогает. Они забывают старую истину: то, что доступно Юпитеру, быку не доступно. Спор Льва Николаевича и Федора Михайловича Достоевского, или Федора Михайловича и Ивана Сергеевича Тургенева и споры этих шоуменов — это, как говорят, две большие разницы. Не способны они свою литературу создать. О какой литературе речь, если Швыдкой целое шоу посвятил теме "Пушкин устарел"!
В отношении к нашему культурному наследию сейчас такая же трагедия, как в отношении к деревне. Ведь не понимают, что без деревни, без основы нашей русской не было бы ни Чехова, ни Толстого, ни Пушкина, ни Тургенева, ни Достоевского. Это не значит, что каждый должен, как Валентин Григорьевич Распутин, сидеть на Байкале или где-то еще в глубинке. Писали люди и в Москве прекрасно, но без корневых основ настоящая литература существовать не может.
И человеку не прожить без такой литературы. Даже представить себе не могу, чтобы в школьные годы не прочитал "Войну и мир", "Анну Каренину". Но ценность литературы, как и изобразительного искусства, кристаллизуется в нас не сразу, а по мере срока, который Богом отпущен прожить. Так получилось, что почти десять лет вынужденного неучастия в активной жизни обратили меня к литературе. Многое я тогда перечитывал. В первую очередь — классику. Хотя, казалось бы, что нового в тех же романах Толстого? Я вам скажу, чтo. Кроме, разумеется, великой духовности, философских основ, это осязаемая, материальная составляющая литературы. Не имея возможности выходить из дому, я как бы участвовал на пару с Левиным в охоте, радовался святкам, гулял по Москве. А перечитывая Федора Михайловича Достоевского, я увидел по-новому Петербург, который тоже очень люблю, перечитывая Николая Васильевича Гоголя, понял, что такое Украина.
Вспоминаю, как много лет назад, составляя реставрационную опись произведений иконописи всех музеев России, приехал я в Тулу, а оттуда впервые отправился в Ясную Поляну. И там, точно так же, как в пушкинских местах Псковщины, в некрасовской Карабихе, в тургеневском Спасском-Лутовинове, лермонтовских Тарханах, меня больше всего поразили скромность и продуманность этого дома, усадьбы. Ничего лишнего, хотя жили-то представители не самых бедных фамилий России. Как же это, хозяин Ясной Поляны, граф пишет в проходной комнатке, где коса висит? Потом, читая его заново, понял, что в парадных галереях и залах, может быть, и не писалось бы так. Потому что вот она, природа. Вот он, конь, на которого можно сесть и поехать пообщаться с теми людьми, о которых пишешь. В тот мой первый приезд директор Николай Павлович Пузин показал мне яснополянские иконы, лежавшие в сундуке вместе с бельем. Иконы, между прочим, конца XVI — начала XVII века. Они небольшие. "Благословение графу Льву" такой-то тетушки на крестины, в рождение. Николай Павлович мне не только иконы показал. Может, кощунство, но дал померить шубу Льва Николаевича. С виду тяжелая, но когда надел — нынешнее кашемировое пальто. Выделка такая.
Рассчитывал я пару часочков провести в толстовском музее, а остался на два дня. Николай Павлович меня устроил, и я благодарен Богу за то, что тогда посетил Ясную Поляну. Потом я ходил в МГУ на некоторые лекции Никиты Ильича Толстого, узнал других Толстых. Они же все удивительно похожи, настолько мощное генетическое начало. Один выше ростом, другой ниже, но Толстого за версту отличишь.