Выбрать главу

Ура! Опять ребята ворвались!

Они еще не сеют и не пашут,

Они кричат.

Они руками машут,

Они как будто только родились!

Они — сыны запутанных дорог…

И вот стихи, написанные матом,

Ласкают слух отчаянным ребятам!

Пускай в гробу ворочается Блок!

Что это за отчаянные ребята, видно по цитате из "Еврейского кладбища" Бродского "И не сеяли хлеба. Никогда не сеяли хлеба". Почему-то об этом заимствовании у Бродского Шнейдерман умолчал. В "Поэте" эти "отчаянные ребята" кажутся оптимистическим выходом для русской литературы. В новом фрагменте, заменившем "отчаянных ребят", звучит совсем другая тема :

Куда меня, беднягу занесло!

Таких картин вы сроду не видали,

Такие сны над вами не витали,

И да минует вас такое зло.

Картины с сынами запутанных дорог относятся уже к несомненному злу для литературы. Понимаю неприятие такого поворота сюжета у Шнейдермана. Но можно же оценить, что и новый фрагмент поэтически очень хорош.

Как говорят: дальше в лес, больше дров. Когда автор начинает отрицать всю деревенскую лирику Рубцова, считая её полным поэтическим провалом и кожиновской скверной, я уже усомнился в критических способностях Шнейдермана. Не буду утомлять читателя умозрительными доказательствами из книги. Как говорят, статистика — это высшая ложь. Собери вместе из Пушкина или Гете, из Пастернака или Твардовского перечисления одинаковых слов, одинаковых рифм, и ты получишь представление о полных графоманах. Собери из Гейне десяток звучащих ласково слов о Германии, и ты получишь еще одного нациста.

Шнейдермана тошнит от строк "Россия, Русь! Храни себя, храни..", "Россия! Как грустно…", "Русь моя, люблю твои березы!.." Тут и "смысловая монотонность", и "риторичность", "обращения к родине чрезмерно громки и слишком часты", "употребление … в качестве "паровозиков"…". Интересно, а как бы Шнейдерман оценил такие стихи Павла Когана:

Я патриот.

Я воздух русский

Я землю русскую люблю!

Тоже как паровозик? Такие вот горе-специалисты препятствуют публикации в России стихотворения Иосифа Бродского "Народ", посвященного русскому народу, считая его всего лишь "паровозиком".

Живой сельской жизни у Рубцова он тоже не видит, население в деревнях у поэта немногочисленно и молчаливо. И вообще, по мнению Шнейдермана, Николай Рубцов ненавидит русскую деревню, взаимно и в деревне все не любили Рубцова.

Но еще глубже проваливается поэт,— утверждает автор, — когда обращается к русской истории, которую и не знает, и не любит. "Рубцов не имел страсти к истории, того глубокого интереса к ней, переходящего в ее глубинное понимание, какой, к примеру, лежит в основе живых, оригинальных стихов на древнерусские темы Виктора Сосноры". Надо же, и "Видения на холме" бездарны, и "Шумит Катунь". Оказывается, поэт не ощущает прошлого России, а описывает его лишь по приказу Вадима Кожинова.

Кожинов в представлении не только одного Шнейдермана, но и Владимира Новикова, профессора МГУ, кстати и того же Валентина Сорокина, становится некой мифической демонической фигурой, повелевающей всем поэтическим миром России. По его приказу поэты меняют темы, взгляды, жен и даже национальности. Конечно, авторитет у Вадима Валерьяновича был велик, но не до такой же степени? И вряд ли он повелевал историческими темами в поэзии Николая Рубцова.

Для меня интересны и примеры влияний Пастернака, Блока, Бродского, я бы и сам мог продолжить этот ряд. Ну что в этом плохого? Все поэты во всем мире заимствовали друг у друга и темы, и сюжеты, и фамилии героев, и удачные рифмы. Маяковский даже покупал рифмы. Но все равно в стихах оставался Маяковским, а Есенин — Есениным. И Николай Рубцов узнаваем во всех перечисляемых Шнейдерманом примерах заимствований. Вообще, это плохо или хорошо : центонность поэзии, включение мирового контекста в свой поэтический мир? В своих обвинениях Шнейдерман начинает путаться: то Николай Рубцов и книжки в руках никогда не держал, и литературу плохо знает, то заимствует темы и сюжеты, рифмы и созвучья у десятков лучших поэтов России. Да написал бы сам Шнейдерман хоть десяток стихов рубцовского уровня, чтобы зазвучали они по всей стране — стали бы мы допытываться, чье влияние чувствуется в стихах? Вот Иосиф Бродский прямо заявлял, что многому учился у Евгения Рейна, но почему-то нобелевскую премию дали не Рейну, и слава у Бродского иная, чем у Рейна.