Волюнтаризм московского мэра давно стал притчей во языцех. Одно его распоряжение может перевесить все московские и федеральные законы, решения любых общественных и экспертных советов (что прекрасно видно на примере разрушения гостиницы "Москва").
В случае с молоканами кому-то может прийти на ум, например, такая мысль: Лужков выказывает свои духовные предпочтения, отстаивая православный облик Москвы и занимаясь борьбой с сектами. Но тогда почему лужковская Москва буквально наводнена экзотическими оккультными центрами, сайентологическими группами и откровенными сатанистами?
Ответ на вопрос достаточно прост и лежит не в плоскости религиозных исканий: московское начальство мало волнуют духовные проблемы, но главным критерием всех истин для них по-прежнему остаются деньги.
Молокане недостаточно богаты и не опираются в своих действиях на влиятельные международные структуры, именно поэтому им ничего в Москве "не светит".
В то, что Лужков станет лучшим другом юных зоотехников, как-то не верится. Скорее всего, на месте хибары бывшей ветлечебницы, на выделенном для молокан участке, появится не Дом кролика, но, как всегда неожиданно, громадный комплекс элитного жилья, квартиры в котором займут представители нетрадиционных для России конфессий.
ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Василий Дворцов
Василий Дворцов
ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой заявил, что подаст в суд на своего непосредственного начальника, министра культуры Александра Соколова, так как министр обвинил своего подчинённого в том, что тот действует против интересов России практически в любом вопросе.
Похоже, что в столице назревает культурная контрреволюция, ибо низы не могут, а верхи не хотят жить по-старому. В столице назревает. А в провинции?
Происходящее в наши дни в театрах и на концертных площадках очень напоминает поведение дрянного мальчишки перед клеткой с запертым в ней могучим зверем: со сцены, через рампу, в замкнутый без антракта зал тычутся палки и бросаются фантики, корчатся рожи, делаются неприличные жесты и выкрикивается ... "ненормативное". А оплёвываемый и задираемый туго пыхтит, моргает затекающими кровью глазами, и терпит, обречённо терпит, понуря голову к переминаемой в пальцах программке, наверху которой чёрным по белому "Государственный... Академический...". "Аида" в телогрейке, клон Достоевского, пионерка-проститутка на 60-летие Победы, канкан под Мусоргского — ну, что, не нравится? А что ты можешь в ответ? Гадёныш, всё более возбуждаясь, похоже, уже и не знает, что бы ему ещё такого вытворить, чем зацепить и унизить, как бы ещё опробовать свою безнаказанность. "Ни-че-го! Ничего-то ты не можешь"! — И кривящаяся рожица Плохиша "триумфно" сияет "золотой маской" Крошки Цахеса: "Бархатная культурная революция будет продолжаться"!
А начиналось всё лет семнадцать назад, когда Ветер Перемен взметнул над подмостками пылевой вихрь актёрского бунта, как-то удивительно слаженно вспыхнувшего против режиссёрской тирании от Москвы до самых до окраин. Народные и заслуженные, ведущие и солисты, взывая к цеховой солидарности массовки, хоров и кордебалетов, проводили пламенные перевыборные собрания, под обвинительные речи и одобрительные свисты срывая с классово ненавистного худруководства звёзды и эполеты "застоя" и "сталинщины", обвиняя режиссёров, хормейстеров, хореографов и дирижёров во всех тяжких, и с профсоюзным свистом гоня их за ненадобностью в освобождённом от "худсоветизма" демократическом искусстве. "Мы наш, мы новый ... кто был ничем..." — гремело со всех сторон, и, если в СССР практически каждый театр имел в штате двух режиссёров — главного и очередного, да ещё какое-то количество дипломированных специалистов мытарило министерства требованиями трудоустройства, то уже к середине девяностых в более чем трёхстах отслеженных мною Российских театрах оставалось едва ли три десятка профессиональных постановщиков спектаклей. Остальные то ли сбежали через подземный ход в Англию, то ли оказались расстреляны из бутафорских наганов. Но ещё ранее, такой же, разве что менее громкий, "качественный" переворот прокатился по высшим учебным заведениям культуры, где, опять же, оставленные в живых профессиональные педагоги, в лучшем случае, затаились в виде "рабов" у именитых руководителей курсов.
Краткое пояснение:
Три основные сценические профессии — артист, педагог и режиссёр, к сожалению, слабо различаемые со стороны непосвящённой в закулисье публики, имеют меж собой не столь техническое, сколько психологическое разделение. Это, если позволите, клинически несмешиваемые способы сознания, ментально-психические социальные типы, призванные решать конкретные, исторически сложившиеся, узкопрофессиональные задачи в сложносоставном искусстве театра. Явственнее всего это различие можно увидеть относительно понятия "лидер".