Отдельной строкой следует выделить и отношения между Туркменистаном и Турцией. Долгое время в Анкаре господствовала концепция пантюркизма, в рамках которой Туркмения рассматривается как историческая родина, своего рода "сердце" всех тюркских этносов. По отношению к России концепция пантюркизма может считаться агрессивной, поскольку затрагивает не только тюркские этносы государств Закавказья и Центральной Азии, включая собственно туркмен, но также тюркские этносы в составе РФ: татар, башкир, якутов и другие (всего — до 12 млн. человек). Следует отдать должное руководителям Туркмении: как бывшему, так и действующему, — при всём их национализме, к идеям пантюркизма они относились достаточно настороженно и прохладно, прекрасно понимая, чем это им грозит и внутри страны, и на международной арене. Сегодня в Анкаре, особенно после известных событий июля 2016 года, больше склоняются не к пантюркистской, а к неоосманской парадигме, предусматривающей не столько "восточный", сколько "южный" вектор внешней политики. Но понятно, что в любой момент всё там может измениться — и присутствие в Ашхабаде авторитарного националистического лидера, а не "харизматика"-пантюркиста можно рассматривать как своего рода "стопор" для подобных изменений и для "тюркской дуги", и для самой Турции.
В ещё большей мере это справедливо и с точки зрения противодействия радикальным квази-исламским учениям, крепко связанным с террористическими структурами типа "Аль-Каиды" или "Исламского государства" (запрещены в России). Светский лидер Туркменистана — в любом случае, каким бы "авторитарным" его ни выставляли, намного более приемлемый и "гуманитарный" вариант, чем бородачи-головорезы из "ИГ".
Так что, при всех плюсах и минусах Гурбангулы Бердымухамедова непосредственно для России, в целом мы можем поздравить себя с его переизбранием. В Ашхабаде всё спокойно. Пока спокойно.
Пока не поздно...
Пока не поздно...
Григорий Чёрный
16 февраля 2017 0
политика и мораль
Из книги Е. М. Кожокина "Государство и народ", М., "Наука", 1989: "…пределы вероломства правительства труднопостижимы для сознания его подданных". Слово "вероломство" сразу вызывает антипатию к правительству. Но не перегнул ли Кожокин палку? Есть ведь и другие мнения. "Нагорная проповедь, — говорит Уинстон Черчилль, — это последнее слово в христианской этике. И всё же, беря на себя обязанности по руководству государствами, министры руководствуются не ею" (А. Шлезингер. Циклы американской истории. М., 1992). Черчилль, в отличие от Кожокина, и сам долго был "правительством", дело знает. Правительства времён Черчилля руководствовались государственными интересами, ставя их выше Нагорной проповеди, а Кожокин исходит из неё. И вообще слово "вероломство" больше годится в перепалке, нам же важно понять причины действий власти. А мы сами — свободны ли мы от вероломства?
Осенью 2012 года я учил внучку ездить на велосипеде. Как меня учили, как учил я когда-то её маму: бежишь сзади слева, держишь за седло снизу, направляешь наклонами, при кризисе — левой за руль. Постепенно держишь всё слабее, вмешиваешься всё меньше. А потом только бегаешь сзади, топая погромче, "для поддержки штанов". Когда я понял — "поехала", то побежал рядом со внучкой. Не замечает. Тогда побежал рядом с передним колесом. Оглянулась с удивлением. Я хитро улыбнулся. — "Ты меня не держишь!" — "А что тебя держать, ты уже едешь!" Сели отдохнуть (мне было почти 74, бегать долго трудновато). — "Ты меня обманул!" — "Да. А что было делать? Скажи тебе, так ты забоишься и упадёшь!" Ложь во благо. Диалектика жизни.
Мы вырастаем в культуре, основанной на догмах Нагорной проповеди. Да, это последнее слово христианской этики. Но, по-честному, за две тысячи лет можно было бы придумать и что-то "ближе к делу". Ведь эту высокую этику приходится "корректировать" на каждом шагу. "Не укради!" Да как не украсть, если моя фамилия Зорге? "Не убий!" Да как не убить, если враг пришёл убивать? Одна из статей И. Эренбурга так и называлась: "Убей!".
Осенью 59‑го к нам пришел новый ротный. Два года ВОВ, одиннадцать лет — лучшая рота советских танковых войск в Германии. Через пару месяцев его иначе как "Батя" в роте не звали. А "Батя", когда понимал тебя "по-человечески", плевал на Устав, на Нагорную проповедь, на Закон и делал, что ты просил для себя. Но когда речь шла об интересах роты, того же требовал и от тебя: "Выложись, но сделай!" К весне рота стала лучшей в гарнизоне. Что же оно такое, "по-человечески", что нутром мы понимаем, а сказать — не можем? Можем разве что заменить на "по справедливости". Но от замены слов смысла не прибавляется. За 2000 лет после Христа так и не разобрались.