Н.А. Каким образом?
В.П. Основы финансовой системы России были заложены при Гайдаре министерством экономического развития и финансов. Принципиально они потом не менялись. Изначально нашей финансовой политикой закладывался огромный дефицит бюджета. Всем получателям казны мы должны были дать минимум средств, а их на всех ну никак не хватает. Система сбора налогов построена ведь так, что в ней кто смел, тот съел, думая о государстве в последнюю очередь или вообще о нем не думая. В бюджете пусто, а платить надо и сильным — армии и МВД, и слабым — пенсионерам и детсадовцам. Где выход? Надо брать кредиты под гарантии государства за границей. Это была прерогатива министров и я, погруженный во внутрибюджетные отношения, ни об условиях кредитов, ни о чьих-то личных выгодах при их получении и возвращении понятия не имел. С 1994 года Минфин стал выпускать Государственные казначейские обязательства, агентом по их продажам выступал Центробанк. Практиковались, помимо ГКО, и прямые кредиты частных банков бюджету под залог принадлежащей казне недвижимости. Кредит госорган взял, но вовремя не возвратил, в результате лакомое имущество, которое было взято под залог за копейки, переходило в финансовую структуру. Казна, выражаясь вашими словами, на самом деле напоминала убогую вдову. Её проводимой политикой довели до убожества и обирали и обирали, формируя класс сверхкрупных собственников. Причем новые собственники приходили на неправедно доставшиеся им предприятия с единственной мыслью — выжать из него как можно быстрее и как можно больше прибыли. А там — гори оно все синем пламенем. Как-нибудь перепродадим. От нерачительного и даже хищнического использования казенных производственных фондов страдали миллионы работников (вспомним массовые забастовки и голодовки в разных городах страны). Нередко новые собственники перепрофилировали предприятия с уникальными технологиями и кадрами, и это еще долго будет сказываться на научно-техническом потенциале нашей страны.
Передел собственности в сырьевом секторе экономики имел менее разрушительные последствия. Его сверхдоходные отрасли отчасти прибрали к рукам опытные профессионалы, отчасти молодые, но талантливые менеджеры. Кроме того, кланы сырьевых олигархов установили с представителями власти определенные правила игры, и крупные города у нас не остались без газа, а бензин на заправках не перевелся. Но исполнять свои обязательства перед бюджетниками во второй половине девяностых становилось все трудней. Займы под 100 и более процентов годовых загоняли казну в тупик. Это понимали некоторые здравомыслящие люди в правительстве, в администрации президента, это понимал и я, ваш покорный слуга…
Н.А. Поэтому накануне дефолта, то есть признания государством своей неплатежеспособности, летом 1998-го вас отправили в командировку, а по возвращении из нее переместили в тюрьму. Можно ли считать, что таким образом вас выключили из разгоравшейся большой политической игры?
В.П. Думайте, что хотите. Я не скрывал своих взглядов на исправление кризисной ситуации, а обвинения против меня были высосаны из пальца — следствие это потом доказало.
Н.А. "Арест Петрова, — цитирую сообщение 36-го номера газеты "Завтра" за 1998 год, — имеет под собой не столько финансово-криминальную, сколько политическую подоплеку. Петров — почти единственный патриотически настроенный русский финансист рассматривался как возможный министр финансов в предполагаемом коалиционном правительстве. Его устранение с подачи ЦРУ подрывает такую возможность, оставляет шанс Б.Федорову и М.Задорнову по-прежнему контролировать финансовую политику России в интересах западной олигархии". Верно ли тогда по горячим следам была указана причина, по которой вас репрессировали? Действительно ли Ельцин дозрел до изменений в финансовой политике и потому надумал предложить вам пост министра финансов?
В.П. Никогда не следует все сводить к намерению единственного человека, даже если он президент с огромными полномочиями. Короче, не только от Ельцина зависел тогда шанс на перемены. Все обстояло сложнее. Государство российское даже в том раздрызганном виде, в котором оно нам досталось в 1992 году, — это живой организм. И как таковой он рано или поздно начинает жить не по ущербным схемам, которые ему кем-то навязываются, а в соответствии со здравым смыслом. Так вот, уже в 1997 году в нашем государстве, невзирая на все те безобразия, которые в нем творились, проявились признаки выздоровления. Спад производства замедлялся, поступления от налоговых органов и таможни стали возрастать, инфляцию мы в меру сбили. При всем том в аппарате управления государства назревала потребность поменять суть финансовой политики, поскольку, повторюсь, мои взгляды были известны, выполнить это предлагалось мне — но не в ранге министра финансов, а в должности вице-премьера.
Н.А. И что нового бы появилось в финансовой политике России, если бы вам не повязали руки?
В.П. Был бы запущен комплекс мер. Мы предлагали перекрыть ряд известных нам серых схем уклонения от налогов. В том числе, неподлежащее фискальным взысканиям передвижение продукции по цепочке дочерних фирм одной и той же кампании вплоть до закапывания доходов в оффшорных зонах. Одновременно мы намеревались значительно понизить имевшийся тогда высокий налог на прибыль. Ребята, не хотите неприятностей — не уходите в тень, заплатите положенный минимум и спите спокойно. Планировалось отказаться от закрытых конкурсов по продаже госсобственности и перейти к открытым аукционам — на этом очень кругленькие суммы можно было бы получить в казну. Наконец, МВФ и другие международные финансовые центры категорически запрещали расширять денежную массу, что лишало производство оборотных средств, создавало напряжение в бюджете и порождало откровенный грабеж государства через выплаты сказочно высоких процентов по займам в виде ГКО. Наши предложения не вели к массовому вбросу денег в экономику, нам всплеск инфляции так же был ни к чему. Но ни к чему нам было и сохранять государство как дойную корову заемщиков. Поэтому, с учетом применения только что мной названных мер по повышению доходов, мы способны были оптимально сбалансировать бюджет, дефицит которого покрывался бы кредитами, взятыми Минфином у Центробанка. Но на это было наложено табу и случилось то, что случилось: я оказался в тюрьме, а государство призналось в неплатежеспособности.
Н.А. Пока вы давали показания следователям, пока опротестовывали выдвинутые против вас обвинения в судах и добивались восстановления в должности, минуло более трех лет и за эти годы изменилось конъюнктура цен на энергоносители. На исходе правления Ельцина баррель нефти стоил около 10 долларов, сейчас почти в пятнадцать раз дороже. Казна России из гадкого утенка в 1998-м к 2008 году превратилась в царевну-лебедь. Но страна-то по-прежнему бедствует, миллионы и миллионы российских граждан едва-едва сводят концы с концами до зарплаты. Почему у нас по-прежнему остра проблема бедности, почему в России, в отличие, скажем, от Китая нет развития, нет бурного роста всех сфер экономики? И наконец, почему свои теперь уже огромные золотовалютные резервы казна России не пускает на развитие собственной страны, а держит их на Западе, питая его экономику?
В.П. Мой ответ на все ваши "почему?" может показаться вам странным. Россия не подготовилась к наплыву денег и лишь сейчас с трудом ищет способы их рационального использования и определяет оптимальные направления развития. Есть присказка: "Когда у меня много денег, у меня полно идей, когда денег — шиш, у меня только одна идея — у кого занять". На личностном уровне — это, может, и так, на уровне же государственном использование значительных сумм денег требует идей, идей и идей, если у собственника этих сумм — государства — нет желания всё бездарно профукать. На сей день за настоящее использование накопленных денег казну можно критиковать и так и эдак, но упреков в бессмысленном растранжиривании ресурсов, в том числе и через девальвацию наших вкладов за границей, она не заслуживает. А теперь объясню свою точку зрения.