Среди всех политических партий царской России — партий революционных уже по определению, даже черносотенцы были "монархическими революционерами" — большевики ближе всего стояли к церковному типу организации. Даже кандидатский стаж в партию был взят из церковной практики оглашения — оглашенными назывались люди, которые только готовились к принятию таинства крещения и прошли специальный чин оглашения.
Однако, называя коммунистическую партию "орденом меченосцев", Сталин не только указывал на особый, религиозно-политический характер этой организации, аналогичный духовно-рыцарским орденам Запада, но и на её инструментальный, временный, преходящий характер — ведь из истории известно, что реальный орден меченосцев, созданный в 1202 году, в XV веке полностью утратил свои сферы влияние и затем продолжал существовать лишь в рудиментарной форме, как тайная политическая структура.
Вопрос здесь заключается только в том, какая святыня занимала партийно-церковный алтарь. И если в досталинский период никаких разногласий по этому поводу не возникало, и любые попытки "богоискательства" и "богостроительства", даже самые лукавые, рубились буквально на корню, то относительно времён "отца народов" такой уверенности уже нет.
В этой связи версия о том, что учившийся в духовной семинарии юный Сосо Джугашвили пришёл в революционное движение "по разнарядке" Православной Церкви и всю жизнь оставался верующим христианином, за последние годы приобретает всё большую популярность. Апокрифы о символическом "крещении Красной Армии" в 1946 году, о спасении России иконой Божией Матери Казанской по совету Патриарха Антиохийского Александра III и митрополита гор Ливанских Илии, о том, что личным духовником Сталина был Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I, — обретают всё большую популярность. В некоторых церквях РПЦ появились даже иконы с изображением Сталина. И они ведь не просто висят — люди приходят к ним, осеняют себя крестным знамением и молятся у этих икон. Конечно, в данном феномене можно рассмотреть, скорее, "низовое" почитание "отца народов" как истинного вождя нашего государства, родственное очень распространенному в 70-е годы размещению его фотографий на ветровых стеклах "легковушек" и грузовиков. Но без минимальной лояльности к фигуре Сталина хотя бы части церковной организации, вряд ли такой феномен получил бы даже нынешнее: всё еще весьма скромное, но уже достаточно заметное, — распространение.
И если так, то хорошо известная формулировка Збигнева Бжезинского о том, что после разрушения русского коммунизма главным врагом демократий Запада становится русское Православие, оказывается вовсе не "фигурой речи", а простой констатацией факта. Тогда и расчленение Сербии, и нынешняя грузинская, и нынешняя украинская ситуации выглядят прежде всего войной против вселенского Православия — не временной политической, а вечной метафизической войной, направленной уже не против политической оболочки русской цивилизации, долгое время окрашенной в защитные (красные) коммунистические цвета, а против её религиозного ядра.
Вторая линия сталинского мифотворения, присутствующая в современном российском обществе, связана с трактовкой фигуры "отца народов", условно говоря, в неоязыческом ключе — Сталин здесь выступает как "верховный волхв" революции, носитель-восприемник некоего высшего и тайного "русского" или вообще "природного" знания, происхождение которого, впрочем, трактуется чрезвычайно темно и загадочно: оно есть, и всё тут. Эта линия может рассматриваться и как составная часть обозначенной выше метафизической войны против Сталина. Но может, в конце концов, оказаться и необходимым "ангелическим" дополнением к указанной выше "евангелической" природе сталинского феномена. К этой же линии примыкает и трактовка Сталина как "политического алхимика" высшей степени посвящения, рубедо, "работы в красном".
Наконец, существует и "традиционное", коммунистическое понимание фигуры Сталина как самого верного ученика и преемника Ленина, а также ленинской трактовки марксизма, созидателя первого в мире социалистического государства, государства "высшей справедливости", модель которого не только эффективно используется в современном Китае, но и является прообразом будущего совершенного человеческого общества.
Не хочется останавливаться здесь на другой стороне сталинского мифотворения — стороне негативной, стороне мусора и грязи, которые активно бросаются определенными силами у нас в стране и за рубежом на могилу "отца народов" — он сам говорил о том, что так будет, и что "ветер истории" очистит его имя от этой наносной скверны.
Посмотрим на "сухой остаток" сталинского феномена.